Гусарские страсти
Шрифт:
А вот у Никиты… как назло, в этот момент имелось шестьдесят рублей.
— Целых шестьдесят!
— Всего шестьдесят, — поправлял Никита.
— Всего целых шестьдесят! — настаивал Мурыгин.
— Что ты ко мне пристал, Мурыгин! Я приволок две армейские панцирные койки, меня они вполне устраивают.
— А ты провел их по службе КЭС? Это имущество роты! Завтра вдруг ревизия — и бегом принесешь их обратно. А сам ляжешь на голый пол, да?. А если завтра жена приедет, где ей?.. На пыльных некрашеных досках?
— У меня пол хороший, свежевыкрашенный. Ахмедка четыре банки подарил. Всю мансарду перекрасил.
— На полу все равно жестко! Даже на свежевыкрашенном! Нет, ну пошли в магазин, Ромашкин! Увидишь — не
— Покупай. Я-то при чем? Сходи в другую роту! Гуляцкий твой друг, пусть войдет в долю.
— Гуляцкий?! У него в руках больше трешки не бывает, тем более после недавнего рождения наследника: жена все до копейки отбирает, чтоб не пропил. Сам не пойму, на что парень пьянствует? Окончательный выбор пал на тебя, ты моя жертва. Пойдем в военторг!
З-зануда! Проще согласиться, чем объяснить, почему не согласен!
— Девчата! Привел клиента! Будем брать вещь! — войдя в торговый зал, с порога объявил Мурыгин.
Никита спасовал, достал полтинник и оформил кредит. Кабала на шесть месяцев! Сотню послать жене на учебу, пятьдесят рублей в военторг, квартплата, партвзносы. Выпить не на что! Не то что в кафе питаться!
Глаза Мурыгина светились счастьем. Задача выполнена. Жена Лиля будет довольна!
«Мягкий гроб» оказался совершенно неподъемным. Двух солдат для переноса оказалось мало. Четверо бойцов с трудом доволокли диванище до дверей ромашкинской квартиры. Эх, не было печали! А сам виноват…
И теперь он перебивался с хлеба на воду. Трехразовое питание — три раза в неделю. Обычно завтракал свежим воздухом по пути на службу, обедал не всегда, а ужинал, если повезет, закуской к коньяку или водке. В общем, чем бог пошлет. Бог был переменчив — то благосклонен, то суров.
Сегодня с утра желудок протестовал против голода особо бурно, и Никита решил его слегка задобрить.
В кафе ворвался жизнерадостный гигант-борец Лебедь, гулко хлопнул по спине:
— Чего грустный, Никита! Гляди веселей! Жизнь прекрасна и удивительна! Я, по крайней мере, каждый день ей удивляюсь. Иди займи столик, я сейчас сделаю заказ. Угощаю! Не могу с кем-нибудь не поделиться!
Ну, если «угощаю»…
Лебедь-Белый принес один за другим три подноса с тарелками и стаканами. Салат с капустой и салат из помидор, запеканка, блинчики, яичница из двух яиц, котлета и картофельное пюре, жареная колбаса, кефир, молоко, какао. Крупный организм требует усиленного питания…
— Игорь! Я пас! У меня нет ничего, кроме рубля.
— Ай! Отстань! Сказал, угощаю! Ешь и слушай, что расскажу. Только не перебивай!
— Молчу и жую! — Собственно, что и подразумевалось. Когда я ем, я глух и нем. А жрать хоте-елось! Потому — нем. Ну, ладно, не глух. Все-таки благодетель Лебедь угощает — в благодарность надлежит хотя бы послушать.
— Ты, Никит, знаешь, как я люблю женщин!
Никита преувеличенно кивнул — с набитым. Кто ж не знает, как записной ловелас Лебедь любит женщин! А уж как они его!.. Лебедь-Белый был холост, но больше суток для него без женщин жить на свете невозможно, нет. Однако! Ни разведенок, ни холостячек в гарнизоне днем с огнем не сыщешь, только жены военных. И пока они, алкаши (то бишь военные, а не их жены), водку трескают и в карты режутся, Лебедь-Белый повадился их обслуживать и обхаживать (то бишь не военных, а их жен). Старался «наших» не трогать, только пехотиночек — контингент, периодически обновляемый по мере убытия в другие гарнизоны и прибытия новых заслуживающих внимание экземпляров. Причем сам он никого не соблазнял — барышни первыми начинали зондировать, в гости приглашают, заигрывают. Не виноват Лебедь, что уродился таким крупным, габаритным, энергичным и любвеобильным.
— Короче, тут пригласила меня в гости дамочка… Ну, скажем, Оля для простоты… Но не Оля. Но не буду ее компрометировать, то есть не Олю. Поймала у КПП и говорит, мол, сегодня одна, муж на плановых занятиях в Келите, мол, приходи… Ты, Никита, в Келите был?
— Еще не доводилось.
— Это в горах за Ашхабадом. Обычно батальоны отправляются туда на две недели, не меньше. Тетки, как телки, начинают скучать. А я тут как тут!.. Вот и с Олей. Квартира отдельная, никто не помешает, торопиться никуда не нужно, без суеты, с чувством, с толком. Неделю я так с ней ночами поразвлекался — вчера иду протоптанным маршрутом. Меня ждут, любят — один раз, другой, третий, четвертый. И я проваливаюсь в глубокий здоровый сон… Сквозь дрему слышу звонок в дверь, громкий стук, переходящий в сильные удары. Оля накинула прозрачный халатик, побрела в прихожую. Я сквозь сон прислушался: чмоки, радостные вскрики! Та-ак! Муж с полигона внезапно вернулся на побывку, черт бы его побрал!!! Соскучился, черт бы его побрал!!! Заявился среди ночи. Там поезд… ну из Келита приходит к нам глубокой ночью. И он, черт бы его побрал, цельный час от станции пёхом топал. Охота пуще неволи!.. Ну, не хочешь скандала в семье — предупреждай о прибытии заранее! А мне что делать?.. Я всегда, когда прихожу на свидание, одеваюсь в спортивную форму (легкая пробежка вечером, бег трусцой ранним утром — полезно). Костюм спортивный вешаю на стул, кроссовки ставлю у кровати. Ритуал выработал издавна, с курсантской поры, интуитивно. А теперь курсантская привычка пригодилась. Короче, хватаю вещи в руки и — на балкон. Ситуация! Пятый этаж! Водосточной трубы или пожарной лестницы нет. Даже дерева нет!
— А к соседям перелезть? — прожевал, проглотил и сделал передышку Никита, поддержал сочувственной репликой.
— Никак! Балкон угловой!… Присел на пол, чтобы из комнаты не засветиться силуэтом. Думаю, пусть заснет, а я и выскользну. Можно, конечно, нагло обратно в комнату войти и дать мужу в «репу», если он очень удивится и начнет выступать. Но не хочется хорошую женщину подводить. Слышу с балкона — в комнате вздохи, кровать скрипит. Оля изображает страстную любовь. А муж, действительно, застоялся — энергия через край, не угомонится. Раз, другой, третий… Нет, вот на третьем не сдюжил, обмяк, уснул. Я за это время замерз! Хоть и осень, но на ветру-то холодно! Начал греться — руками машу, наклоны, приседания. Уже плевать, что из комнаты могут заметить. Да им не до меня! Десять минут зарядку делаю, двадцать минут, полчаса, час… Гляжу, народ на службу подался, в доме напротив мужики на балконах курят, на меня с недоумением смотрят, что за кретин полтора часа руками размахивает.
— Ты же сказал — час!
— Да к тому времени уже все полтора. И даже два, прикинь! В начале третьего часа моей физзарядки, я осторожно заглянул в комнату. Ну, сил нет, ну! Она мне знаки подает — мол, уснул, половой гигант! Я — кроссовки в руки и на цыпочках к выходу. Она меня на прощанье чмокнула в щеку и так, жестом, показала: уедет — снова приходи. Это сколько в женщине жизненных сил! Я ее — четыре раза, потом муженек — дважды, почти трижды! А она: уедет — снова приходи!.. И ведь приду, Никита, приду. Вот только сил поднакоплю, восстановлюсь. Ух, целого кабана бы съел! Давай, Никита, наваливайся еще! Кушай! Угощаю!
Ой, нет. На халяву, конечно, и уксус сладкий, но… Портупея давила на разбухший живот и угрожающе поскрипывала. Жаль, впрок нельзя!
— Спасибо, брат! Но — нет.
Никита, переваливаясь с ноги на ногу, отправился на построение батальона. Лыбидь же, что характерно, пошел к кассе у стойки и, что характерно, с места в карьер принялся рискованно шутить с буфетчицами. Неугомонный!
— Ну-у-у, — протянул начитанный Димка-художник, — Еще Шекспир говорил.