Гусарские страсти
Шрифт:
— Да я и сам его только мельком…
— Мельком, понимаешь! Тогда о тебе, Ромашкин! Кто вам, товарищ лейтенант, бровь подбил?
— Шел, неудачно в темноте споткнулся, упал, испачкался.
— Больше ничего не добавите? Про притоны, про девок распутных?
— Нечего добавить, товарищ майор!
— Х-х-хорошо… Теперь о вас друзья мои! — Рахимов переключился на Колчакова и Хлюдова. — Наслышан, что отношения выясняете. Я решение уже принял. Тебя Колчаков, как только представится случай, — в Афган. А тебя, Хлюдов, к сожалению, пока в Москву-столицу не могу вернуть. Сами решайте вопрос о переводе, не то я вас сплавлю еще дальше —
— За что меня на войну?! — взбеленился Вадик Колчаков. — Я исправляться начал, пить бросил, жениться на сестре капитана Хлюдова собираюсь!
— Я те соберусь! Все зубы пересчитаю! Жених! — рявкнул Хлюдов. — Девчонке учиться нужно, а ты ей голову дуришь!
— Еще вопрос, кто кому голову вскружил, и кто кого охмуряет! — огрызнулся Колчаков.
— Эх, когда же меня, подальше от вас, на Родину отправят! — со стоном схватился за голову замполит батальона.
— Куда? — дипломтатично поинтересовался Никита. — В Белоруссию или в Азербайджан?
— На Украину! — криво усмехнулся Рахимов. — Больно я сало люблю. Хочу к хохлам! Короче говоря, разгоню я вас всех на хрен! Тебя Никита тоже!
— На хрен?
— В Афган! К черту!
— А я вас давно прошу спровадить меня за «речку».
— Теперь я окончательно созрел, сам попрошу начальство за тебя. Похлопочу, организую тебе тур поездку на войну.
— Ну и ладно!
— Ну и ладно. Вот и хорошо, вот и поговорили. Без взаимных обид. Теперь слушай мою команду, офицеры! Запрещаю пить в течение месяца! Никаких пьянок! Что-то мне подсказывает, быть какой-то беде. Очень плохие ощущения и предчувствия.
Хлюдов встал, поплевал через левое плечо и демонстративно перекрестился на портрет Ленина, а затем отбил три глубоких поклона в сторону фотографии Генерального секретаря.
— Не юродствуй! — рявкнул Рахимов. Накажу! И папа не поможет!
— Я?! Юродствую?! Я, товарищ майор, истинно верую в победу коммунизма! А вы? Разве не верите?
— Верю-верю!.. Пошли вон! Шуты-скоморохи!
Едва офицеры вышли на лестничную площадку, как Хлюдов с размаху врезал в глаз Колчакову:
— Я тебе покажу, как сеструху портить!
Тот в ответ ударил капитана в челюсть.
Никита бросился разнимать:
— Брэйк, брэк! Стоять, дураки! Тайм аут!.. У меня коньяк в сейфе стоит. Пойдем! Выпьем и проведем мирные переговоры.
Взъерошенные офицеры тяжело дышали и вытирали платками кровь с лица. У одного был разбит нос, у другого губы. Злобно смотрели друг на друга. В конце концов, подняли с пола фуражки и двинулись на второй этаж.
— Эх, вы, сродственники! — сострил Никита.
— Пошел к лешему! — огрызнулся Хлюдов.
Едва выпили по три рюмки и разлили для четвертого захода, как в кабинет ворвался Рахимов:
— О! Так и знал! Уже пьют! Кому я велел не пьянствовать месяц?!
— А с какого дня введен «сухой закон», вы не установили! — хмыкнул Хлюдов. — Мы думали — с завтрашнего. Вот решили, чтоб не прокисла, прикончить крайнюю бутылку.
— Эге! — майор заметил припухшие физиономии и набухавшие синяки, которые постепенно принимали липовый оттенок. — Уже успели схлестнуться. Ну, значит, бабы правду говорят, побьют друг друга. Все как в анекдоте! Бабы не врут. Налей-ка, Ромашкин, и мне, что ли. Для успокоения нервов. Если пьянку нельзя предотвратить, значит, ее нужно возглавить.
Рахимов в четыре глотка выпил дорогой коллекционный продукт,
— А что за анекдот, товарищ майор? Ну, где «бабы не врут»? — попытался перевести на неформальные рельсы Никита.
— Анекдот? А-а-а… Служил, понимаешь, в гарнизоне типа нашего Педжена, один взводный. Дурак-дураком. Долго служил, а никак вырасти до ротного не мог. Пил, гулял, дурака валял. Однажды жена ему вдруг говорит: «Тебя, Вася, завтра ротным назначают». А тот: «С ума сошла? За что? Я и на службе-то почти не появляюсь». «Это твое дело. Но бабы говорят, они все знают!». Действительно, утром вызывает командир полка, хвалит за службу и назначает Васю ротным. А он и дальше пьет — то должность обмывает, то звание. К роте и не подходит. Жена вскоре опять заявляет: «Вася, тебя замом командира батальона назначают!» «Да я только ротным стал, а работать еще и не начинал. За что меня выдвигать?!» «Не знаю, бабы говорят, а они все знают!» И точно! Командир оформляет представление на вышестоящую должность. Вася от радости за ум вязался, работать начал. Несколько месяцев добросовестно служит. Карьера наладилась! Должность, звание, вот-вот академия. Чудеса! Но тут жена заявляет: «Тебя, Вася, скоро посодют!» «За что? Не пью, не ворую, службой занялся, а ты каркаешь!» «Не знаю, за что именно, но так бабы говорят…» И точно! Ночью постучали, увезли, посадили в камеру — дознание, допросы, протоколы. Жена на свидание приезжает, а Вася ей первым делом вопрос: «Дорогая, ну что там бабы говорят?» А она: «Что бабы говорят, не знаю, но прокурор гарантирует лет пять!»
Спустя томительную долгую паузу офицеры дисцилинированно рассмеялись, осознав, наконец, что анекдот закончен.
— Вот и я вам обещаю что-то подобное, — наставительно заключил Рахимов, — что прокурор предрекал. Приказываю, прекратить валять дурака! Марш по домам!
Шмер, будто бы поправившийся после болезни, появился в полку через десять дней. Свеж, упитан. Уши зажили и более не зеленели. Ни синяков, ни ссадин.
Два дня взводный, словно следопыт, ходил по казармам полка, вглядывался в лица солдат и сержантов, вслушивался в их речь.
Ромашкин к нему с расспросами не приставал, но догадался, что приятель ищет похитителей. Мишка не расставался с гранатой и Никите ее обратно не вернул. Кроме того, постоянно носил при себе малую саперную лопатку в чехле и тренировал руку в метании по деревянной мишени. Восстанавливал былые навыки.
По прошествии нескольких дней Шмеру подошла очередь, заступить помощником дежурного по полку. Следующим вечером дежурство закончилось, и ничего не предвещало беды. Мишка был спокоен и сосредоточен. В свободное время, когда дежурный садился к телефону, он выходил во дворик и метал в толстое дерево лопатку. Саперная лопатка в умелых руках — страшное оружие!
Дежурный остался в «караульной будке» ожидать сдачи караула, а Шмер пошел в батальон разоружаться. В оружейной комнате сержант, дежурный по роте, пересчитывал автоматы, балагурил о чем-то, громко и гортанно переговариваясь с другим сержантом. Дежурный хохотал и звонко прищелкивал пальцами.
Черт! Да ведь это Кунакоев! Он! Сволота! Точно! Его голос! Его смех! И это пощелкивание! Под боком был, а Шмер его по полку искал!
Второй сержант вышел в туалет, а Шмер подошел к решетке. Сержант слегка изменился в лице, но весело спросил: