Гусман де Альфараче. Часть вторая
Шрифт:
В тот вечер Помпейо угостил их ужином с превосходными винами и закусками, так что они легли спать сильно навеселе и проспали крепким сном до полудня; утром Помпейо снова приходил с визитом, ему сказали, что я отдыхаю, ибо всю ночь промучился бессонницей. Он собрался было уходить, но его не отпустили, ссылаясь на то, что сеньор прогневается, если узнает, что его милость сюда приходили, а слуги посмели не доложить об этом.
Итак, Сайяведре сообщили о приходе Помпейо; весьма довольный, мошенник велел проводить гостя в комнаты и подать кресла. Помпейо осведомился о его самочувствии и о ночном недомогании; тот отвечал, что расхворался от усталости и от непривычки к езде на почтовых; надо бы позвать цирюльника, отворить кровь. Помпейо уговаривал его покинуть остерию и переехать к нему. Сайяведра же отнекивался, говоря, что слуги его народ буйный, а вот через неделю-другую
Сообщники Сайяведры были мастера своего дела, народ смышленый и отчаянный, а главный их коновод, родом из Болоньи, звался Алессандро Бентивольо [45] и был сыном другого Алессандро Бентивольо, ученого законоведа и доктора Болонского университета, богатого человека, ловкого крючкотвора и хотя не очень красноречивого оратора, зато отличного сочинителя забавных историй и повестушек. У него было два сына, отличавшихся друг от друга своим нравом и люто между собой враждовавших. Старший, по имени Винченцо, тупоголовый и невежественный малый, был посмешищем у местной знати и всесветным шутом. Всех забавляло его глупое бахвальство; он чванился родовитостью и храбростью, считал себя великим музыкантом, изысканным поэтом, а пуще всего — покорителем женских сердец, и притом столь беспощадным, что о нем впору было бы сказать: «Оставь их, пусть себе умирают от любви».
45
…звался Алессандро Бентивольо… — Бентивольо — старинный итальянский род, ведущий начало от незаконного сына Фридриха II Гогенштауфена, связанный с королями Арагона, миланскими герцогами и т. п. С 1301 г. властвовал в Болонье.
Второй же сын был этот самый Алессандро, первостатейный мошенник, искусный вор и дюжий детина; пользуясь потворством и безнаказанностью, он вырос настоящим головорезом и связался с дурной компанией. Приятели его были такие же негодяи, как он сам; кто на кого похож, тот с тем и схож, а свой свояку поневоле брат.
Как главарь и предводитель всей шайки и первый во всех затеях, Алессандро выделил Сайяведре ничтожную долю барыша, отдав ему лишь немного поношенной одежды. Затем, справедливо полагая, что здесь оставаться небезопасно, отправился в Папскую область, где отец его исполнял должность алькальда.
Итак, сняв сливки, то есть забрав себе золотые вещи и деньги, он укатил на почтовых в Болонью, где укрылся в доме своего родителя, а прочие участники грабежа, взяв то, что им досталось из моих пожитков, отбыли в Триент, — как позднее я узнал в Болонье, — и разбрелись кто куда.
Когда Помпейо вновь пришел навестить меня и не нашел в остерии ни самозванца, ни его подручных, он осведомился о них у хозяина. Тот сказал, что постоялец отбыл прошлой ночью со всеми сундуками, а куда — никому не известно. Это Помпейо не понравилось; заподозрив неладное, он с большим жаром принялся за розыски. Узнав, что сеньоры уехали с флорентийской почтой, он послал вдогонку за ними баррачеля [46] , с полномочиями на арест.
46
Баррачель (от итал. bargello) — начальник полиции.
Так обстояли дела в Сиене; теперь вернемся в Рим, и дай бог, чтобы пропажа тем временем нашлась.
Все эти дни я был совершенно спокоен, не подозревая никакого мошенничества, и только тревожился за моего болящего друга, не зная, стало ли ему лучше или нет. Прождав дня три-четыре и не имея о нем никаких известий,
47
…в Португалии искать Энтунеса. — Выражение, указывающее на безнадежность поисков, так как фамилия Энтунес очень распространена в Португалии. Аналогичные испанские выражения: «искать Марику в Наварре», «студента в Саламанке», «Мухаммеда в Гранаде» и т. д.
Все, что мог, я сделал и, убедившись, что дальнейшие розыски бесполезны, оставил на его имя длинное письмо и, с разрешения и благословения моего сеньора, положил отправиться в путь на следующий день. Господин мой отпускал меня с печалью; на прощанье он обнял меня и надел мне на шею свою любимую золотую цепочку, сняв ее с себя со словами: «Возьми эту вещицу, и пусть она напоминает тебе о твоем благожелателе и друге». Помимо тех денег, что были у меня отложены на дорогу, он дал мне еще немного золота, так что я мог прожить несколько времени безбедно и ни в чем себя не урезывая. Он наказал извещать его о моем здоровье и делах, в коих желал мне всяческих благ и преуспеяния, и прибавил, что прощается в надежде вновь видеть меня у него на службе.
В речах его было столько доброты, так любезны и ласковы были его наставления и советы, призывавшие меня жить честно, что слезы навернулись мне на глаза, хотя я сдерживался изо всех сил. Преклонив колено, я поцеловал его руку. Он благословил меня и подарил лошадь, на которой я и ехал всю дорогу. Он сам и все домочадцы были опечалены моим отъездом. Ведь он меня любил и был принужден со мной расстаться, хотя нуждался в моих услугах; а остальные огорчались потому, что мои выходки никому не причиняли зла и оборачивались скверно лишь для меня самого; попади я в беду, они все бы встали на мою защиту.
Я всегда был хорошим товарищем, не досаждал им сплетнями и не затевал свар. Никогда не настраивал хозяина отказывать им; напротив, всячески поддерживал их просьбы и ходатайства. Вместе с тем не забывал и себя, и если часто вступался за других и снискивал для них всевозможные милости, то мне перепадало гораздо больше благ, ибо они были в доме только слугами, я же — почти сыном. Они радовались, видя в моем лице истинного брата, господин мой тоже был доволен, имея верного слугу. Я сумел преданно служить сеньору и в то же время сохранять расположение домочадцев. Если бы происшествие под окнами у Фабии не наделало шума по вине Николетты, растрезвонившей о нем по всему городу, я ни за что не оставил бы такое прекрасное место и господин мой не лишился бы хорошего слуги.
Вот что может натворить длинный язык скверной бабенки: она опорочила свою госпожу, расстроила благополучие моего сеньора и при всем том ничуть не обелила себя самое. Упаси нас боже доверить тайну женщине, даже собственной жене; с досады или в отместку они способны выколоть человеку глаза и поднять из-за пустяков большой шум.
Я выехал из Рима что твой вельможа: щедро одаренный и снабженный всем необходимым, так что мог пожить в свое удовольствие и очиститься от замаравшей меня грязи; нет в подобных случаях лучшего лекарства, как время и расстояние.
Я был весел как жаворонок, богат, хорошо одет, на сердце у меня было легко, и я питал самые благие намерения, отрекшись от своего прошлого и желая, словно феникс, родиться заново из пепла. Я ехал к моему другу Помпейо, у которого меня ждали гостеприимный кров, отличный стол и мягкая постель.
По прибытии в Сиену я тут же о нем справился, и мне указали его местожительство. Я застал Помпейо дома. Хотя принял он меня с радостью, но казался смущенным, не зная, что делать и как уведомить меня о случившемся. Он был расстроен покражей ценного багажа, а также уязвлен тем, что его так ловко провели и что теперь ему нужно оправдываться передо мной, а потому не сказал ни слова об этом деле и хотел все скрыть. Но это было невозможно: на другой же день мне захотелось одеться понарядней и пройтись по городу, и я попросил показать, где хранятся сундуки, чтобы я мог достать из них свою одежду; пришлось ему открыть мне всю правду, но при этом он обнадеживал меня, уверяя, что все необходимые меры приняты и вещи мои найдутся.