Гусман де Альфараче. Часть вторая, Алеман Матео

Гусман де Альфараче. Часть вторая

на обложку

Алеман Матео

Шрифт:

Я заговорил с Сайяведрой ласково; не в силах скрыть раскаяния, он залился слезами и упал на колени, хватаясь за мое стремя и умоляя простить его; он благодарил меня за то, что на суде я не старался его обвинить, и бранил себя за то, что по выходе из тюрьмы не посетил меня, объясняя это робостью и сознанием вины; под конец же прибавил, что желает в счет долга и ради возмещения нанесенного мне убытка стать моим верным рабом и служить мне до самой могилы.

Я знал его за человека сметливого и шустрого, хоть большого плута; предложение его меня обрадовало. Итак, мы продолжали путь вместе, коротая время за приятной беседой. Пусть он вор и мошенник, все же я предпочитал его какому-нибудь дураку, ибо глупость не живет без злобы, а вдвоем эти сестрицы способны погубить не то что семью, но целое государство. Дурость не умеет молчать, злоба — правильно судить, а заговори обе разом — и в доме вашем навеки поселятся беда и позор. Вот я и подумал: если уж обзаводиться слугой, а честного малого все равно не найти, то с этим прощелыгой мне будет лучше, чем со всяким другим: ведь я уже знаю, что с ним надо держать ухо востро, тогда как другой, прикинувшись верным и надежным человеком, мог бы усыпить мою осторожность и снова надуть.

К тому же вещей у меня почти не осталось и украсть было уже нечего; я решился взять Сайяведру к себе на службу. Он спросил, куда я держу путь. Я отвечал, что во Флоренцию: хочу своими

глазами увидеть все, что мне рассказывали об этом городе. Он же сказал:

— Сеньор, сколько о нем ни говори, все будет мало, ибо рассказы о редких и прекрасных вещах всегда уступают действительности. Я жил во Флоренции довольно долго, и все же мне постоянно казалось, что я только вчера приехал и ничего не знаю: так много там на каждом шагу вещей, достойных удивления. Ни за что не уехал бы оттуда, если бы приятели не заставили.

Я стал его расспрашивать об основании и начале этого знаменитого города. Он ответил:

— Времени у нас сколько угодно, приказание же ваше нетрудно исполнить, и я расскажу вам все, что удалось мне об этом разузнать достоверного.

Он начал свое повествование с междоусобных войн между фьезоланцами и флорентинцами, начавшихся еще при Катилине [66] . Рассказал о потерях, понесенных римлянами и их противником Белом Тотилой [67] , и как во времена папы Льва III [68] император Карл Великий послал на фьезоланцев большое войско, отобрал у них Флоренцию и отдал ее флорентинцам, а папа Клементий VII и император Карл V вновь захватили ее силой оружия [69] и вернули прежним властителям, у которых она была отнята; затем он рассказал, как в 1529 году возник род Медичи [70] и как с тех пор во главе города всегда стоит какой-нибудь из князей этой фамилии. И хотя поначалу правление их казалось флорентинцам немного суровым, ныне они переменили мнение и убедились, что под защитой новых властителей им живется куда спокойней, а охрана их имущества и жизни стала надежней.

…начавшихся еще при Катилине. — Согласно преданию, фьезоланцы — жители древнего этрусского торгового города Фэзулы (впоследствии Фьезоле). Около 200 г. до н. э. вблизи от Фэзул в качестве торговой пристани на реке Арно возникло селение Нижние Фэзулы, впоследствии Флоренция. Когда в 63 г. до н. э. Катилина, выступивший против римского сената, потерпел неудачу, он удалился в Фэзулы, чтобы собрать там войско и двинуться на Рим. В средние века после нашествия лангобардов (568 г.) новые завоеватели обосновались в Фэзулах, которые стали оплотом зарождавшейся аристократии, тогда как во Флоренции сосредоточивалось трудовое население. Борьба между аристократическим Фьезоле и Флоренцией продолжалась и после того, как в 1125 г. Фьезоле был взят и присоединен к Флоренции.

Бел Тотила — король остготов Италии (с 541 г. по 552 г.), государство которых находилось в северной и центральной части полуострова, тогда как юг принадлежал Восточной римской империи. В 40-х годах VI в., при императоре Юстиниане, начинается наступление Восточной империи на королевство остготов. После длительной борьбы, в течение которой Флоренция несколько раз переходила из рук в руки, Бел Тотила потерпел поражение и был убит. В 555 г. остготское королевство пало, Италия оказалась под властью Византии вплоть до вторжения лангобардов в 568 г.

…во времена папы Льва III… — Карл Великий в 800 г. предпринял поход в Италию для защиты папы Льва III (795—816), который, спасаясь от преследований родственников предыдущего папы, бежал в лагерь Карла. В конце того же года Лев III венчал Карла императорской короной.

…вновь захватили ее силой оружия… — Папа Климент VII (1523—1534) происходил из рода Медичи, властвовавшего во Флоренции в XV—XVIII вв. Когда в 1527 г. Медичи были изгнаны вследствие профранцузской политики Климента VII, приведшей к разграблению Рима немцами, папа заключил союз с Карлом V, и с его помощью, после десятимесячной осады, взял Флоренцию, восстановив в ней господство своей фамилии.

…как в 1529 году возник род Медичи… — В действительности владычество Медичи во Флоренции установилось значительно раньше: первым представителем этой семьи, захватившим верховную власть во флорентийской республике, был Козимо (1389—1464) по прозванию «Старый», который в 1434 г. стал во главе государства. К 1529—1530 гг. относится восстановление власти Медичи во Флоренции (см. предыдущий комментарий).

Первым правителем Флоренции из дома Медичи был Алессандро [71] , по праву носивший это имя, ибо он был великодушен, щедр и храбр; но во цвете лет погиб от руки убийцы. Ему наследовал славный Козимо, великий герцог Тосканский [72] , заслуживший вечную славу своей доблестью и подвигами, милосердием и справедливостью. Трон его перешел затем к Франческо [73] , который умер, не оставив наследника, и на престол взошел его брат, Фернандо [74] , живой портрет их отца Козимо и достойный преемник его владений и добродетелей. Он-то и правит ныне городом, притом столь твердо и разумно, что нет на свете равного ему государя; народ любит его и почитает.

Алессандро Медичи (1510—1537) — первый герцог Флоренции (с 1534 г.); вызвал всеобщее возмущение и был убит своим родственником Лоренцино.

…славный Козимо, великий герцог Тосканский… — Козимо I Младший (1519—1574), сосредоточив в своих руках абсолютную власть, принял в 1537 г. титул Великого Герцога Тосканского и торжественно короновался в Риме.

Франческо Медичи (правил в 1574—1587 гг.) — сын Козимо I.

Фернандо Медичи (правил в 1587—1609 гг.) — в отличие от своих предшественников, уделял большое внимание развитию земледелия и торговли, облегчил налоги и урезал права монополий.

Будь рассказ Сайяведры длиннее, окончание пришлось бы отложить на завтра; но он словно отмерил его по оставшемуся времени: дело близилось к ночи, и мы как раз подъехали к постоялому двору. Там мы остановились на отдых, а утром, поднявшись на заре, выехали пораньше и всю дорогу гнали лошадей, чтобы поскорей прибыть к цели нашего путешествия.

Когда Флоренция явилась наконец нашему взору, меня охватил неописуемый восторг: такой прекрасной показалась она мне издали, вернее, с горы, откуда мы впервые ее увидели.

Я был восхищен приятным местоположением города, залюбовался бессчетными куполами и колокольнями, дивился красоте несокрушимых стен, величию и мощи высоких и стройных башен. Все повергало меня в изумление. Мне не хотелось съезжать с этого холма, дабы не отрывать взора от дивной картины; я боялся, что с близкого расстояния она окажется, как это часто бывает, совсем не так хороша. Но я сказал себе, что вижу лишь ларец, а спрятанное в нем сокровище должно быть еще прекрасней.

И я не ошибся. Когда мы въехали в город и я увидел его просторные, ровные и прямые улицы, вымощенные большими каменными плитами, дома, сложенные из дивно обработанного гранита, великолепно и искусно украшенные, с бесчисленными окнами и стройной сообразностью всех частей, я оторопел, ибо никогда не думал, что на свете есть второй Рим. А если хорошенько всмотреться, то по части зодчества Флоренция и его превзошла. Ибо самые прекрасные здания Рима наполовину разрушены, а те, что еще стоят, по большей части лишь напоминают о былом великолепии и сохранились в обломках и развалинах. Во Флоренции же все в чудном расцвете, все полно жизни, все дышит довольством и пышностью; и я сказал Сайяведре:

— Если здешние обитатели так же заботятся о своих женах, как о жилищах, то это, без сомнения, самые счастливые женщины на земле.

Я пришел в восторг и готов был останавливаться перед каждым зданием, но надвигался вечер, и надо было позаботиться о ночлеге. Мы сразу нашли харчевню, где нас приняли так приветливо и любезно, что слов не хватает это описать; мы были изумлены тем, как обильно и вкусно нас накормили, как опрятно был накрыт стол, как внимательно, учтиво и ласково с нами обошлись. Я всем наслаждался и почти забыл о главном предмете моего восхищения.

Меня уложили на удобную мягкую постель, так что ночь пролетела незаметно, как один миг. Наутро, с болью в сердце — то была моя гора Фавор [75] , — я позвал Сайяведру, чтобы он подал мне одеваться и как знаток всех местных достопримечательностей показал город и в первую очередь Главный собор [76] , чтобы нам отстоять там мессу и поручить себя милосердию божию, после чего все наши дела пойдут на лад.

Он проводил меня в собор, где мы исполнили свой христианский долг; выйдя оттуда, я замер словно истукан перед этим знаменитым храмом, любуясь его круглой маковкой, именуемой здесь «куполом», а я назвал бы ее «вершиной», ибо мне кажется, да и не мне одному, а всякому, кто ее видел, что все тайны зодчества, сколько их описано в науке и испытано на деле, собраны тут воедино и вознесены на недосягаемую высоту. Сие дивное сооружение с его величием, мощью и красотой можно счесть восьмым чудом света, не в укор и не в обиду всему, что доныне построено. Достаточно сказать, что одна часовня имеет четыреста двадцать локтей в высоту, не считая верхушки, — и всякий понимающий человек сам сообразит, каков должен быть диаметр здания.

…то была моя гора Фавор… — На горе Фавор (север Палестины), по евангельскому преданию, произошло преображение Христа. С этим чудом Гусман иронически сравнивает «преображение», которое произошло с ним после того, как у него украли всю одежду.

Главный собор. — Речь идет о соборе Санта Мариа дель Фиоре, замечательном памятнике романской архитектуры, строительство которого было начато в 1294 г. Арнольфо ди Камбио и продолжено знаменитым итальянским художником и зодчим Джотто (1266—1336). Между 1420 и 1434 гг. на нем, по проекту Ф. Брунеллески (1377—1466), был возведен купол, поражавший современников искусным решением трудной строительной задачи, а также изяществом и прочностью. Отдельно от собора стоит колокольня высотой в восемьдесят четыре метра и древнее здание крестильни.

Затем мы посетили церковь Аннунциаты, названную так по росписи на одной из ее стен (которую скорей назовешь небом, а не стеной), изображающей благовестие пресвятой деве [77] . Творец ее был, по преданию, не только художником, в совершенстве постигшим свое искусство, но и человеком чистой и святой жизни. Когда картина была уже почти окончена и оставалось только написать лик пресвятой богоматери, художник, трепетавший при мысли, что не сумеет сделать его живым и изобразить как должно свежесть лица, оттенок кожи, кроткие черты, выражение глаз, был в такой тревоге, что прервал работу; он впал в забытье или помрачение ума, а когда очнулся и хотел было взяться за кисти, чтобы с именем божьим на устах продолжить работу, то вдруг увидел, что она довершена без него. Роспись эта не нуждается в похвалах, ибо если сам господь бог или его ангелы приложили к ней руку, то и без слов ясно, что это творение истинно небесное. Что же касается остальной части картины, написанной самим художником, надо ли говорить о заслугах мастера, коли он удостоился помощи таковых подмастерьев.

…изображающей благовестие пресвятой деве. — Знаменитая фреска Андреа дель Сарто (1486—1531), так называемая «Мадонна с мешком» — лучшее произведение художника.

В сей церкви ежедневно сотворяется столько чудесных исцелений, такие несметные толпы народа приходят поклониться Мадонне, такая щедрая милостыня раздается беднякам, что я удивляюсь, как они все до сих пор не разбогатели. Мне пришла на память история о нищем флорентинце, который завещал великому герцогу старое седло: [78] на мой взгляд, в нем могли оказаться и не такие сокровища, ибо в этом городе совсем нетрудно насобирать гораздо больше, чем сумел почтенный старец. Правду говорит пословица, что «кошкины детки и во сне мышей ловят», и я тут не раз вспоминал свои молодые годы. Если бы я со своим тогдашним запасом плутней, с моей знаменитой коростой, проказой и язвами явился не в Рим, а сюда, то мог бы оставить своему первенцу отличный майорат.

…старое седло… — См. часть первую, книгу третью, гл. V.