Гвардия тревоги

Мурашова Екатерина Вадимовна

— Слушай, как он умеет! — с гордостью заявил малыш и как будто бы почесал игрушку за ушами.

У Диминому удивлению, игрушка заговорила:

— Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери — старой оловянной ложке; ружье на плече, голова прямо, красный с синим мундир — ну, прелесть что за солдаты! Первые слова, которые они услышали, когда открыли их домик-коробку, были: «Ах, оловянные солдатики!» Это закричал, хлопая в ладоши, маленький мальчик, которому подарили оловянных солдатиков в день его рождения. И он сейчас же принялся расставлять

их на столе. Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме одного, который был с одной ногой. Его отливали последним, и олова немножко не хватило, но он стоял на своей одной ноге так же твердо, как другие на двух; и он-то как раз и оказался самым замечательным из всех…

Странно, но голос, которым игрушка рассказывала сказку Андерсена, показался Диме знакомым.

— Здорово, правда? — спросил Эмиль и снова что-то проделал.

— До свидания, Эмиль, — сказала медведесобака по-прежнему знакомым голосом. — До новой встречи, — и замолчала.

— Отличная игрушка, — искренне сказал Дима. — Я никогда таких не видел. А как его зовут?

— Аларм, — ответил Эмиль.

— Аларм? — изумился Дима. — Но ведь это по-английски значит «тревога»…

— Ничего не знаю, — затряс головой малыш. — Аларм — мне нравится!.. Ты кушать хочешь? — вдруг спохватился он. — Прости меня, Дима, гость в доме, а я… Я скажу — Мариам подаст…

— Успокойся, я совершенно не хочу есть, — решительно сказал Дима. — Пусть Мариам занимается своими делами…

— Ладно, тогда давай задачки…

— Ну конечно, — облегченно вздохнул Дима и не удержался. — Задачки, это я понимаю…

Эмиль взглянул удивленно. В комнату вошла полная женщина, в которой Дима узнал мать Эмиля.

— Здравствуй, русский друг, — сказала она.

Дима поздоровался. Женщина улыбнулась ему, а потом сыну, но в глазах ее были печаль и тревога.

Вечером Дима зашел в кабинет к отцу. Михаил Дмитриевич читал журнал, страницы которого покрывали формулы.

— Папа, — спросил Дима. — А что, если у людей нет прописки, это очень плохо?

Михаил Дмитриевич оторвал взгляд от журнала и некоторое время, как микроскоп, настраивался на восприятие собственного сына.

— Да, — наконец сказал он. — В нашей стране это создает определенные трудности социального функционирования. Образование, здравоохранение, трудоустройство… Но у нас с тобой с пропиской все в порядке.

— Я не про нас…

— А про кого? Ты видел какую-то передачу по телевизору? Читал газету?

— Если нет прописки, а ребенок заболел, и нужно сначала сложное обследование, потом лечение, может быть, операция…

— Боюсь, что в этом случае все возможно только за деньги. Даже пребывание в больнице. А что, дело касается какого-то конкретного ребенка?

— Да, папа, — сказал Дима. — Это мой знакомый ребенок. У него есть пятеро братьев и сестер и еще говорящий медведь по имени Аларм.

— И что, он болен и кто-то собирает деньги на его лечение?

— Да, папа, — повторил Дима и, подумав, добавил: — Возможно, этот «кто-то» — я.

Александра Сергеевна тяжело спускалась с высокого крыльца, опираясь на большой зонт

с инкрустированной перламутром ручкой. Зонт был похож на перевернутую носом к земле ракету. Дима нес на руках Фаину. Бабушка настояла на том, чтобы взять ее с собой — пожилой собаке необходимы впечатления, чтобы поддерживать в ней интерес к жизни. Дима хотел было предложить взять с собой еще Голубя и Вольфганга в сумке на колесах, но не решился. В конце концов, это ему нужно, а не бабушке. Болонка жмурилась и улыбалась у него на руках — впечатления ей понравились: когда Дима отвлекся, она даже немного полаяла на разжиревшую офисную кошку. Спустить собаку на землю Александра Сергеевна не разрешала — слишком грязно, в присутственных местах слишком много микробов и плохое биополе. Спускаясь с крыльца вслед за бабушкой, Дима еще раз оглянулся на вывеску: «Редакция газеты „Наш город“».

— Бюрократия во все времена была бичом Российской империи, — сказала Александра Сергеевна. — Но, во всяком случае, они не отказали и опубликуют наше объявление. Как ты полагаешь, родители больного ребенка смогут оперативно предоставить нужные справки и заключение врачей?

— Я не знаю, — честно ответил Дима. — Но думаю, что они постараются.

Света Громова появилась посреди тротуара неизвестно откуда и тут же передвинулась прямо к ним.

Она была без шапки. Белые волосы до плеч свисали отдельными прядями, как макароны.

— Здравствуйте, Александра Сергеевна!

— Здравствуй… Светочка?

— Да, да. Можно мне Диму… буквально на одну минутку?

— Дима, я иду домой. А тебя девушка приглашает для приватной беседы, — сказала внуку Александра Сергеевна. — Фаину на обратном пути выпусти на газоне во дворе, чтобы она имела возможность сделать все свои дела.

— Всего вам доброго, Александра Сергеевна, — вежливо сказала Света Громова.

— И тебе, деточка, того же, — приветливо откликнулась пожилая дама.

Дима молчал. Да его никто ни о чем и не спрашивал.

— Дима, — сказала Света Громова. — Ты это все здорово придумал. Я имею в виду, с Эмилем. Спасибо тебе. Но это не надо уже. Есть другой путь, какой-то там фонд, или программа, или еще что-то такое. В общем, все получилось. Эмилька со вчера уже в больнице, его к операции готовят. Если хочешь, потом можешь его навестить, когда из реанимации в обычную палату переведут. Я тебе скажу… Ага?

— Ага, — сказал Дима и до хруста сжал зубы.

Света внимательно взглянула на него из зарослей макарон.

— Ты хочешь что-то спросить?

— Да нет, конечно, — Дима пожал плечами. — Чего тут спрашивать! — и все же спросил: — Игрушка его, не то медведь, не то собака…

— Аларм? — улыбнулась Света. — Он с ним, конечно. Сидит на кровати и новые сказки рассказывает. Ага?

— Ага…

Света двумя пальцами погладила Фаину между ушами и исчезла так же внезапно, как и появилась.

Болонка потрясла головой и чихнула. Дима тоже потряс головой. Теперь он вспомнил: голос, которым рассказывал сказки псевдомедведь Аларм, был голосом Светы Громовой. Недаром она занимается в театральной студии…