Гюро переезжает
Шрифт:
Маус украдкой потушил сигарету об облупленную плиту. Дым окружал женщину, как в бездарных триллерах, пахло серединой летнего дня.
«Зачем вы с ним так? А как же дочь… Она же должна понять, что такое счастье!» – обязательно сказал бы он.
Но сколько людей уже ей это сказали? Сразу, понимая суть ситуаций и людей из этой истории.
Маус не хотел переворачивать то, что в него самого вдалбливали… Но, может быть, некоторые пары имеют право на несчастье?
Они молчали, снова курили, потом женщина поднялась, чтобы наполнить ещё один
– Можно?
И аккуратно обнял её, старательно балансируя, а потом вовсе упёршись в холодильник спиной.
– Как вас зовут? – спросил он.
– Это неважно. Я просрочила паспорт, чтобы у меня не спрашивали имя и возраст.
Он ослабил руки, она продолжала тихо дышать ему в плечо.
– Спасибо, Маус. Только зачем? То есть, конечно, вы хотели меня подбодрить, и мне впервые спокойно за последние два года, но всё-таки… Зачем?
– Потому что я хочу чего-то хорошего, наверное… Для себя и для всех людей. Мой Терапевт сказал мне, что я достоин. И вы достойны… Наверняка просто этого никто не понимает. Пока что.
– Вы из-за ноги так плохо излагаете мысли?
– Мне казалось, что неплохо.
– И всё-таки вам нужно подтянуть навык. Так что заглядывайте. А сейчас пошёл прочь, Маус.
– Как вас всё-таки зовут?
– Алиса.
– Богиня утренней зари?
– Ну и идиот же вы.
Она вымученно улыбнулась, пока он подбирал свою конечность и ломился на выход. Спиной он услышал, как мама Лины прерывисто зарыдала, стуча кулаком по кухонному столу.
И ещё в квартире было чисто, и свет проникал через сияющие, идеально вымытые окна.
И зачем он мучился с покрывалом?
Маус как раз выправлял последний из четырёх пушистых уголков, лежавших на диване, когда девушка постучала, а собака положила лапы на дверь.
Ещё он вымыл пол, разъезжая по линолеуму на всё том же стуле, и, согнувшись, вымылся сам, долго фырча над умывальником. Скривившись, осмотрел кухню и принялся брызгать из крана на тарелки, а потом стал протирать пыль мокрой тряпкой.
В общем, было много воды.
Теперь Мария – так звали девушку, как оказалось, – лежала на всклокоченном одеяле и аккуратно объедала ветку винограда. Принесла с собой вместе с другими продуктами, от которых Маус попытался вежливо отказаться.
Он валялся рядом, проигрыватель тихонько играл Морриконе.
Кажется, у него появилась идея, к кому пойти завтра.
– Только в моей квартире Святая Мария может есть виноград лёжа.
– Какие сложные отсылки. Не для свидания.
– А у нас оно было?
– Вот как, значит. Хам по имени Маус.
Он улыбнулся, тихонько разглядывая её и солнечный свет. Да. Угол освещения в его квартире действительно меняет слишком многое. Сейчас, например, они с Марией по очереди ловят оранжевые блики, отбрасываемые обычным вечером на серых людей, и им хорошо. Только от винограда ещё сильнее хочется воды, и нужно будет сходить на кухню.
Мимо вихрящейся в солнце пыли. В детстве Маус думал, что именно так и выглядят молекулы.
Мимо букета из пшеницы, торчащего из советской вазы. Ещё один артефакт, вежливо оставленный под дверью после поездки на дачу, где он провёл даже слишком много времени – с разбитыми коленками и красной шеей.
И мимо нагромождения советских шкафов со странными полосами и нелепой подделкой под каштан.
Шкафы готовили тщательные засады – в квартирах, до которых не дошли хозяйские руки. В подъездах, под картинами депрессивных импрессионистов и иконами. И особенно – на чернеющих под дождём дачах.
Огромные системы, олицетворяющие стабильность. Когда-нибудь они объединятся, вознесутся к небесам и образуют маленький город с типичным советским названием. Шкафец. Шкафыть. Шкафск.
Маус ужаснулся тому, куда могут привести мысли о красоте Марии и солнечном свете. И, кряхтя, отправился на кухню за графином. Тот отбрасывал на клеёнку кухонного стола радужный блик, в который Маус некоторое время тыкал подушечкой пальца.
Вдруг почувствовал, что Мария тоже здесь, рядом. Аккуратно обняла его за плечи.
– Солнце заходит.
– Тогда давай смотреть на него.
И собака задумчиво обнюхивает костыль. До этого она спала в прихожей после прогулки.
Долго стояли. Потом Маус опустился на табуретку, не выпуская рук Марии и нежно проводя пальцами по прожилкам на кистях её рук.
– Ты доволен, Маус?
– Да… Ты точно не можешь остаться?
– Я завтра уеду на пару дней. Но обязательно навещу тебя, когда вернусь. Снова сходим в магазин за кефиром.
– Конечно. Я буду ждать.
– Давай.
Она, пригнувшись, нырнула в темноту подъезда. Как Терапевт.
Его тоже придётся ждать. Долго. Чувствовал Маус, что гораздо дольше, чем девушку с бескрайним лесом в глазах вместе с собакой.
Нырнул от тревог подальше, чтобы не поймали. Растёр по телу новое мыло, пахнувшее на этот раз летним лагерем на берегу моря, в котором ему не удалось побывать. Потом долго массировал ногу и нижнюю часть спины, выгнувшись улиткой и плюясь холодной водой.
Захватив с собой варенье и батон, доковылял на балкон и курил – последний раз за день. Под заранее приготовленную, чтобы смотреть с девушкой на солнце, но оказавшуюся ненужной, чтобы смотреть с девушкой на солнце, полупрозрачную пластинку Chris de Burgh.
И танцевал плечами, кистями рук и кончиком сигареты. Как обычно.
Через некоторое время очнулся и спешно перетащил туловище в кровать. Если уснуть в кресле – утром всё будет отваливаться.
Этаж 3