H2o
Шрифт:
Но кое в чем она ошибается. Ты еще не проиграл. Это вообще не входит в твои планы.
…Презентация катилась к концу. Фигурные официанточки убрали со столов остатки фуршета. Подали кофе; горячий аромат контрастно подчеркнул зябкость льда, и гости, ряды которых успели к тому времени поредеть едва ли не вполовину, потянулись к столам, аккуратно скользя или неловко передвигаясь на коньках по резиновой кромке. Виктор взял в руки тонкую фарфоровую чашку, она чуть заметно курилась и казалась живой, как птенец. Однако.
Макс Зильбер так и не подошел к тебе. Более того — вежливо улыбнулся и укатил на другой конец катка, когда ты совсем было решился, вопреки и негласным правилам, и здравому смыслу, подойти к нему сам.
Как если бы уже высказал все, что считал нужным.
Мировой океан не принадлежит никому. Огрызки акваторий и патрульные катера в нейтральных водах — смешная условность, планктонная возня на необозримом и всеобъемлющем океанском теле. Судоходство и курорты, рыбная ловля и волновые электростанции — все это одинаково мелко и несерьезно в сравнении с его неизмеримой мощью, масштабом,
Просто вода. Аш-два-о. Еще немного соли, но она, если верить Химику, спокойно и мирно выпадает в осадок.
— Принеси воды.
Григорий вошел почти тут же, бесшумный, с высоким стаканом посреди подноса. Молча поставил на круглый столик у камина. Камин горел, он уже горел, когда Виктор вошел, несмотря на то, что он никого не предупреждал о внезапном приезде. И сам принял решение спонтанно и вдруг, не доехав всего пару километров до Министерских дач.
Дело, разумеется, было не в Гутникове с его неадекватными пророчествами, о них Виктор вспомнил уже позже, на обратном пути. Просто ежепятничные загулы политического бомонда в Министерках давно стали чем-то обязательным, ритуальным, жестко вписанным в правила общей игры. Которые ты пока не готов в открытую нарушать, но уже можешь позволить себе игнорировать. Как игнорирует океан рейсовые суда, ползущие по его спине. Абсолютно безотносительно к ним, по своим собственным мотивам и причинам устраивая шторма или штили.
Твой домашний кабинет, где ты не работал давным-давно, а жаль. Тихий вечер наедине с бесконечным файлом на мониторе. Ты должен был рано или поздно за это взяться. Сам, без помощников и посредников, проштудировать все от начала и до конца — в поисках малейшего изъяна, противоречия, нестыковки. От той самой точки отсчета, идеи безумного Гутникова, которая еще тогда отдавала какой-то алхимщиной, вроде превращения свинца в золота, а воды в вино.
В деньги. Во власть. В свободу.
Начинать придется прямо сейчас. Термоядеры не оставили тебе выбора. Когда противник играет на опережение, остается только быть сильнее, точнее, убедительнее. Быстрее уже не получится, но и опоздать ты не имеешь права, а значит, тот единственно правильный момент, отследить который поручено Пийлсу, упущен до того, как успел наступить. Тебя вынудили действовать не вовремя, и это твое первое серьезное поражение, оно делает все неизмеримо труднее — в той части проекта, что завязана на общество и людей.
Но Мировому океану все равно. Для него не существует смешных человеческих сроков. И ты можешь позволить себе это — такое неожиданное, досадное, заставшее врасплох и, в общем-то, опасное, — поскольку именно он, океан, твой главный союзник.
А людей и социум нетрудно и подстегнуть. Георг Пийлс молчит, однако его молчание может означать все что угодно, от потери интереса к проекту, куда он подключен вслепую, простым каналом для перекачивания средств — и до ведения собственной игры. С Пийлсом ты разберешься, но это сейчас наименее актуально. Все взаимозаменяемо, и в данном случае адекватной заменой может послужить… да хотя бы тот же Олаф Свенсен, двухметровый викинг из правления рыбачьей гильдии: он ведь нервничает, чем грех не воспользоваться. Запустить нужную волну можно практически из любой точки. Океан обычно так и поступает.
Внешние факторы, при всей своей кажущейся прихотливой спонтанности, в момент икс совпадут, выстроятся в четкую линию-график внутри намеченной тобою системы координат. Так будет, потому что все вероятности и варианты просчитаны и учтены уже давно. Но ты сам не имеешь права ошибиться ни в чем. Сегодня последний вечер, когда у тебя есть возможность перечитать, перепроверить, отследить возможную ошибку, способную погубить все. Последний раз прокрутить все задуманное теоретически, в мозгу. Уже завтра ты начинаешь действовать.
Химик готов. Готово, в сущности, все. А значит, пора.
Отпил глоток воды. Такая простая формула. Кто бы мог подумать.
И вдруг зазвонил телефон. Причудливый, старинного дизайна аппарат над камином, который давно уже висел тут простым украшением интерьера: кому придет в голову вызванивать известного политика, публичную особу, хронически занятого и безнадежно мобильного человека — по домашнему телефону?
Виктор так удивился, что снял трубку, на полсекунды опередив мгновенное появление Григория.
— Да?
— Витька?!!
Махнул рукой, отпуская помощника. Впрочем, его тут уже и не было.
— Да, Инн. Что-нибудь случилось?
— Ты живой?!.. Господи, ты живой.
Она была явно не в себе, и этим стоило воспользоваться сразу, без паузы на выяснение обстоятельств:
— Ты перевела деньги в санаторий?
— Что? А, да. То есть нет, но завтра с утра переведу. Так ты там не был?!
— Где?
Самое главное она пообещала, и куда легче, нежели он рассчитывал, теперь можно было и поддержать странный, неправильный разговор. Инка. Оказывается, у нее до сих пор где-то записан этот номер. А может, и помнит наизусть, с нее станется.
— Ты ничего не знаешь?
Виктор глянул на мобилку, сиротливо лежавшую возле компьютера. Обо всех форс-мажорах ты всегда узнаешь по ней, по внутреннему номеру, известному только секретарю и ближайшему кругу, все остальные звонят на второй, секретарский мобильный. Поправка: у тебя до понедельника нет секретаря.
— Рассказывай.
Но Инна сначала выразилась резко и сочно, хоть и без определенного адреса. И только потом сказала сухо, будто цитировала сообщение информагентства:
— Взрыв на Министерках. Есть жертвы. Но ты живой, и слава богу.
Она отключилась, не прощаясь, и Виктор впервые за много лет выслушал в трубке с десяток коротких гудков.
(за скобками)
— А теперь кратенько отчитайтесь по бюджету.
Он
— В темпе, Винниченко, в темпе. Вы же не один.
Сволочи.
Перевел дыхание и начал отчет: аренда помещения в ДК, оргтехника, полиграфия, двойной тариф в типографии за срочность, телефонные и транспортные расходы, двести метров салатовой ленты… некоторым категориям иногородних компенсировали проезд…
— Каким таким категориям?
Выпрямился, стараясь смотреть им в глаза. Но глаз было слишком много, и взгляд то затравленно метался, то мазал мимо, в молоко белых стен. Сволочи, сволочи…
— Были ребята из депрессивных регионов, там сейчас кризис невыплат, люди месяцами не получают ни зарплат, ни стипендий. Они иначе вообще не смогли бы приехать.
— То есть если ваши оппоненты скажут, что вы свозили народ за деньги, вам будет нечем крыть.
Промолчал. Крыть ему было и в самом деле нечем и незачем. Как бы ни хотелось.
— Дальше.
— По бюджету у меня все.
— Да? А по-моему, у вас еще двадцать тысяч. Куда они делись?
— Никуда. Остались на счету и переходят на следующий квартал.
— Сэкономил, значит. Хороший мальчик.
Все шестеро, не переглядываясь, дружно захихикали. Виктор вскинул голову еще выше, до предела задирая подбородок. В конце концов, все это временно. И не они используют его в своих неназванных интересах, а наоборот — он сам пользуется их возможностями и средствами для того, чтобы достичь результата. Единственно необходимого и правильного. Свободы. Свободы для всех и каждого, которая прорастет естественно и просто, как ярко-зеленый росток из-под земли, и тогда уже не будет иметь значения, какой гадостью эту землю удобряли.
И если в основание свободы заложена такая вот унизительная зависимость… иначе, наверное, и не бывает. Парадокс, но с ним приходится жить. Терпеть. Первое время. Недолго.
— Плохо, что приходится объяснять вам очевидные вещи, — сказал Дмитрий Александрович. — Плохо, Винниченко.
— Что?
Сморозил, как мальчишка. Прикусил изнутри губу.
— Бюджет должен быть реализован полностью, — поучительно, будто тупому первокласснику, втолковал Повзнер. — Никаких следующих кварталов. Целиком, до копейки.
— В меру ваших талантов, — обронил крайний слева, имени которого Виктор так до сих пор и не знал.
— Хорошо. В следующий раз я постара…
— А вот насчет следующего раза — это еще вопрос.
Виктор не понял, кто именно это сказал. В тот момент он как раз — случайно, на полмгновения — опустил глаза.
Когда он их поднял, обескураженные, мечущиеся, говорил Дмитрий Александрович. Похоже, самая незначительная сошка из них; на переговоры по мелочи обычно приходил он, он же навязчиво названивал для контроля и единственный из всех дал Виктору свой мобильный.
— У нас возникли некоторые сомнения по поводу того, стоит ли развивать проект. Смотрите сами, Винниченко. С бюджетом вы лажанулись. Резонанс в прессе практически нулевой, а могли бы и организовать. По социальной значимости мы заказали соцопрос, но, боюсь, результаты не будут слишком впечатляющими. Массовость… для каких-нибудь юных филателистов было бы в самый раз, но на серьезное общественное движение откровенно не тянет. Охват по регионам, как вы сами только что признали, фиктивный: депреснякам доплачивали, а такой вариант нас категорически не устраивает. Я уже молчу о том, что вы лично своим опозданием чуть не сорвали акцию.
— Я обеспечил руководство на месте. Согласитесь, в таком деле все элементы должны быть взаимозаменяемы. Включая лидера.
Кажется, они посмотрели с интересом. Еще бы — настолько рисковать, настолько подставляться. Вон, Повзнер уже открыл рот, и понятно, что он сейчас предложит. Вроде бы в шутку; хотя это еще вопрос.
Повзнер промолчал. Все промолчали, готовые, кажется, слушать дальше. И Виктор продолжил:
— Освещение в СМИ правда было так себе, я и сам расстроился. Но, поймите, если бы я заказал хоть одну проплаченную статью и эта информация стала известна… нашим оппонентам, то было бы все. Гораздо хуже, чем если бы вдруг узнали про те билеты, кстати, плацкартные по студенческим, а из Коболево вообще общий вагон. Так вот, насчет прессы. Думаю, на данном этапе она не очень-то и нужна. Или вы серьезно считаете, что наша пресса совместима с понятием свободы?
Противно. До чего же противно — говорить об этом им. Все равно что давать щупать нежную белую ткань торговцам с немытыми жирными руками. Ничего, они не поймут. Вернее, поймут, но не так, как оно на самом деле, а так, как надо. Необходимо добиться, чтобы они поняли именно так.
— А кроме того, — развивал Виктор, — существует такое понятие, как «сарафанное радио». Куда более действенное средство массовой информации, чем все официальные вместе взятые. Я бы посоветовал вам дождаться результатов соцопроса. Скорее всего, они вас удивят.
— Вы нам уже советуете? — едко прорезался Повзнер.
— А к нашему следующему информационному поводу, — только не останавливаться, говорить, говорить, — масс-медиа будут уже готовы. Нам не придется организовывать резонанс, он возникнет сам собой. И не только в прессе…
Все-таки сбился, перевел дыхание. И закончил поспешно и дерзко:
— А бюджет можете и урезать. Тысяч на двадцать. Раз уж некуда девать.
Пауза. Шесть пар оценивающих глаз, в которые не посмотришь одновременно в упор. Но надо выдержать. Убедить. А потом… потом все будет хорошо, потому что самое лучшее, что можно сделать с мерзостью и злом — заставить служить добру и свободе.
Ксюха никогда не узнает. И Женька. И Танька Краснова, и Гия, и Олег, и близнецы… никто. Все самое грязное и унизительное он, Виктор, взял на себя. Кто-то должен был. Без этого никак.
— Вас еще учить и учить, Винниченко, — вздохнул Дмитрий Александрович.
— Он научится, — веско бросил крайний слева. — Проект продолжаем. Бюджет поднять вдвое… молчите, Повзнер! Оно того стоит. Вот увидите.
Они согласно заулыбались, не глядя друг на друга.
Виктор улыбнулся тоже.