H2o
Шрифт:
Присутствующие зааплодировали; вышло не особенно дружно, слишком многие боялись отпустить локоть соседа или край стола. Кто-то поскользнулся, другие уселись на лавочки по периметру, выставив нелепо торчащие коленки. Поправляли переводчики в ушах: Макс говорил на своем родном языке, и наушники выдавали еще при входе, вместе с коньками.
— Впрочем, все в мире — чистая условность, — продолжил он. — Думаю, присутствующие это понимают.
Перевод был неточный, на самом деле Зильбер выразился длиннее, тоньше, двусмысленнее. Виктор извлек наушник: лучше поднапрячься и послушать в оригинале. Зашуршала, зашептала, зазвенела внешняя звуковая дорожка,
Прислушался. Было интересно.
Ни для кого не секрет, что мировой социум болен, говорил Зильбер. Мир так и не сумел оправиться после кризиса девятнадцатого, и этот процесс чересчур затянулся, чтобы продолжать считать его нормальным периодом ремиссии. Болезнь рискует стать неизлечимой, навсегда отрезав человечеству пути к развитию, прогрессу, процветанию, и тогда впереди останется только медленное сползание вниз, апатия, деградация, а через не такой уж большой в глобальном понимании срок — и смерть, сначала социальная, а затем и биологическая. Если мы не примем своевременные меры.
Пауза для переводчика и ораторского эффекта; в тишине кто-то уронил на лед хрустальный бокал. Тихий жалобный звон — стопроцентно психологическая примочка, Виктор не сомневался. Теперь, по законам жанра, должно прийти спасение, и трудно ошибиться в прогнозе, откуда именно.
А ведь так оно, собственно, и есть. Термоядеры всегда представляли собой реальную силу, самую могучую, самую опасную. Не завязанные ни на ресурсы, ни на нерентабельные сверхтехнологии, ничем не сдерживаемые ни в методах, ни в средствах, они легко установили бы монополию на рынке еще тогда, непосредственно после нефтяного коллапса, — если бы не напоролись на непобедимое: страх.
Мощнейшая социальная фобия, прокатившаяся по миру в результате трех последовательных взрывов на атомных станциях в девятнадцатом-двадцатом, парализовала отрасль на несколько лет, дав возможность прийти в зияющую нишу многочисленным конкурентам-альтернативщикам. А те поделили ее настолько прочно, что сбить этот баланс в свою пользу термоядерам до сих пор не под силу. Да и атомная фобия, перейдя из острой формы в латентную, по сути, никуда не делась, по-прежнему тормозя все попытки прорыва концерна на новые позиции. Как ни тщилась армия психологов «Термоядера» оптимизировать его имидж, все эти смайлики и эмблемы, добрые ролики социальной рекламы или раздача детям новогодних подарков не могли не то что перевесить — хотя бы обнулить ужас тех взрывов, наложившихся фатальным аккордом на мировой кризис. Да, болезнь. Затянувшаяся. Возможно, уже неизлечимая, что где-то и к лучшему.
Но ты отвлекся. А в твоих интересах послушать повнимательнее.
Макс Зильбер предлагал шоковую терапию. Необходимую, разумеется, не только и не столько ВАО «Концерн „Термоядер“», сколько человечеству в целом: именно поэтому он искренне надеялся на понимание и сотрудничество со стороны уважаемых гостей. А представлял он себе это так…
Виктор слушал и постепенно, сначала с легким дискомфортом, а затем со все нарастающим изумлением — узнавал. Нет, совпадением это быть не могло. Только сознательная, тщательно выверенная зеркальная тактика. Основанная на скрупулезно собранной информации. Со ставкой
Его локтя коснулись, и Виктор, непроизвольно дернувшись вперед, поскользнулся и едва удержался на ногах.
— Вот так, Витя, — сказала Анциферова.
— Привет, — негромко отозвался он. — Рад тебя видеть, Ир. Ты подумала?
— О чем? — она широко оскалила безупречные зубы. — Под кого мне ложиться: под тебя или под него?
— Вопрос, конечно, интересный.
— Как мужчина ты мне нравишься не в пример больше. Но, боюсь, у тебя маловато шансов, прости.
Что она знает о твоих шансах, дура, подумалось раздраженно, устало. Впрочем, неинтересно. Гораздо важнее, что известно о них Зильберу и тем, кто за ним стоит. Насколько полную и достоверную информацию им удалось собрать. И как далеко они готовы зайти.
— Они тебя раздавят, — мечтательно проговорила Ирина. — Это было очевидно с самого начала. Но ты подал им идею, и теперь от нас, всех остальных, не останется ничего. И от всего мира заодно, если кто-нибудь недовольный рванет еще парочку станций.
— Вот именно, — сказал Виктор. — Решай, может быть, все-таки стоит поддержать меня.
— Тебя? — она сухо рассмеялась. — Вить, но ты же слабак. Ты даже живешь на деньги жены, все знают. За тобой ничего нет, кроме твоей свободы.
— Ирка, заткнись, а? — попросил он.
Анциферова пожала плечами и заткнулась.
А Макс Зильбер между тем вышел на финал своей речи, громогласной, ритуальной, по сути бессмысленной. Разумеется, такое циничное, откровенно грабительское предложение никто из присутствующих не примет добровольно и сразу. Чтобы оно перешло в разряд таких, от которых невозможно отказаться, с каждым последует отдельный разговор, негромкий и конфиденциальный, примерно такого же содержания, как проводил и ты — надо признать, с куда более мелкими сошками. Увеличительное зеркало. Демонстрация осведомленности и превосходства, устроенная для тебя лично. Можешь гордиться.
— …не случайно назван «Вспышкой звезды». Эта вспышка, возможно, кого-то ослепит, но большинству она поможет прозреть. А теперь я предлагаю выпить за успех нашего общего дела!
Юная фигуристка поднесла Зильберу поднос с узким пурпурным бокалом, и Макс поднял его над головой, прокрутившись в виртуозном пируэте. Присутствующие зашевелились, заговорили, зазвенели. Виктор выпил с Анциферовой, ритуально соприкоснувшись звездчатыми стенками бокалов.
— Официальная часть нашей встречи окончена. Расслабляемся, общаемся, танцуем!
Ирина поставила бокал на столик и завлекательно улыбнулась:
— Пойдем?
Они были единственной танцующей парой из числа гостей; кроме них, на льду кружились лишь фигуристы из обслуги презентации, а сам хозяин, кратко показав класс с профессиональной партнершей, поскользил в гущу приглашенных. Рано или поздно он заговорит и с тобой. И тогда ты, будем надеяться, поймешь больше, чем успел понять до сих пор.
Анциферова каталась легко и точно, стремительно и властно, она все время порывалась вести — и Виктор позволял ей, поддавался, подстраивался под ее четкий шаг. Сильная женщина, тьфу. Таким, как она, для осознания своей силы совсем необязательно побеждать, достаточно, чтобы проиграл тот, кому ей при другом раскладе пришлось бы уступить. Неважно, что и она сама в безнадежном проигрыше. И поворот, и поддержка за талию; под скользким костюмом словно и нет никакой кожи. Сейчас разжать бы руки, чтобы грохнулась на лед. Впрочем, Анциферова твердо стоит на коньках и грохнется вряд ли.