H2o
Шрифт:
— Так что там у вас с ремонтом? — вдруг спросил службист.
Анна вскинула голову. Вот как; а мы думали, данная тема давно пройдена и закрыта. Красиво закольцовывает встречу?
Взялась за ручку спящей корзинки:
— Заканчиваем. Веранду снесли, сейчас возводят новую стену. Пришлось внести изменения в проект, но безопасность, как вы понимаете, доро…
— Дорого?
Рокот бархатного баритона. Праздное любопытство, не больше.
Анна поставила корзинку назад, и птенцы встрепенулись от резкого движения, всколыхнув изнутри платок.
Мы ведь так и не узнали до сих пор, во сколько он обходится, наш ремонт — и кому. Даже прозвонив по всем службам строительной компании. Даже зазвав бригадира на чашечку чая. Мы сделали все, что могли; другое дело, что не могли, да и не горели желанием заниматься только этим. Но тем не менее.
Службист смотрел дружелюбно. Они всегда так смотрят, предлагая плату за услуги. В меру щедрую и как нельзя более своевременную.
— Недешево, — кивнув, показала ослепительные зубы. — Мы с Олафом, он религиозный человек, подумываем о том, чтобы перевести аналогичную сумму на счет Фонда. Нашего Фонда помощи малоимущим рыбацким семьям, вы, наверное, в курсе.
Он в курсе. Он, конечно, оценит изящество нашего отказа. Ну?!
Службист допил пиво. Тронул колесо старинной прялки у стены и сквозь пустой бокал посмотрел на его лениво затухающие обороты. Он явно был обескуражен, откровенно тянул время, заставляя усомниться в своем звании и профессионализме. Встать, одеться, спрятать птенцов за пазуху и уйти, пока он собирается с достойным ответом.
Анна уже почти так и сделала, когда службист подал, наконец, свой поставленный голос:
— Не уверен, что мы сейчас говорим об одном и том же, госпожа Свенсен. Так или иначе, желаю вам поскорее разделаться с вашим ремонтом. Будет неприятно, если он затянется.
— Неприятно, — согласилась она.
И поднялась из-за столика.
Когда Анна уходила на встречу со службистом, на работу как раз заявилась Ивонн, попавшись на пути буквально в дверях. Теперь в офисе заседали уже они обе, Ивонн и Рина. Разумеется, пили кофе, разумеется, обсуждали нашу личную жизнь. Иногда они общались также на темы свадеб манекенщиц и разводов кинозвезд, однако в этом случае не стали бы замолкать с разгону, словно синхронно обжегшись неловким глотком.
— Привет, Рина, — с улыбкой сказала Анна.
С Ивонн мы сегодня уже здоровались. Правда, отозвались все равно обе, наши одинаково драгоценные сотрудницы и подчиненные. Их столы образовывали в тесном офисном помещении ножки кириллической буквы «П» — или широкую клешню, в которой плотно и беспомощно застрял начальственный, наш стол. Сейчас, когда обе, в кои-то веки, оказались одновременно на рабочих местах, последняя аналогия заметно усилилась.
— Кофе будете? — чирикнула Ивонн.
Прежде, чем мы успели отказаться, это сделала за нас Рина:
— Анна пьет только чай, и правильно делает. Доживешь до ее возраста, поймешь, как трудно сохранить хоть какое-то здоровье.
Рине недавно исполнилось пятьдесят, каковое событие звучно отмечалось в «Паласе», самом помпезном и дорогом ресторане города, где ее тумбообразная фигура в красном бархате с золотом потрясающе смотрелась на фоне канделябров и драпировок того же цвета. Рина была женой партнера Олафа, одного из совладельцев рыбзавода, и Фонд, кажется, стал первым местом ее работы после замужества: не мог же партнер оставить без присмотра такую странную структуру. А вот придумать супруге вторую руководящую должность не сумел, чего Рина так и не простила — ни ему, ни нам.
— Спасибо, девочки, я только что пила.
— С кем?
Ивонн, пухленькая блондинка, юная и простодушная, как молочный поросеночек, перешла в Фонд из бухгалтерии рыбзавода. Ивонн была влюблена в нашего мужа и надеялась когда-нибудь увести его из семьи, потому и работала здесь за смешные деньги — Олаф всегда умел экономить. В Фонде он почти не появлялся, но она зорко отслеживала и перемещения объекта, и любую полезную для себя информацию.
— С мужчиной, — откликнулась Анна, и поросеночек порозовел от удовольствия, переглянувшись через стол со старшей подружкой-советчицей Риной.
— Угу, — многозначительно прогудела та. И тут же с безупречной бабской логикой поинтересовалась у Анны, когда снимают швы.
— Еще не скоро.
— Если ему что-нибудь нужно, я съезжу, — вскинулась Ивонн. — У вас же, наверное, много работы.
Вздохнуть. Изобразить очередную улыбку; в такие моменты мы донельзя благодарны нашему стоматологу. Пояснить популярно и твердо:
— У тебя тоже много работы. В больнице все есть, очень хороший уход и лечение, мы с Олафом довольны. Я там буду вечером, передам привет.
— Передавайте, — разрешила потухшая блондинка. Рина снова промычала нечто, наполненное множественными смыслами. Пора заканчивать. Найти им, черт возьми, какое-нибудь занятие.
Когда мы придумали этот Фонд, когда с горящими глазами рассказывали Олафу, как оно будет, выстраивали концепцию, рисовали графики и расписывали смету — казалось, что наконец-то оно у нас появится, настоящее дело, приносящее реальную пользу конкретным людям. «Благотворительность» — поганое словечко, мы предпочитали говорить «помощь». Своевременная, адресная, дифференцированная, которую можно ощутить, попробовать, взять в руки, приспособить в хозяйстве — в отличие от какой-нибудь иллюзорной свободы оптом для всех. Единственный способ помочь людям — помочь им материально. Формула, подкупавшая своей непреложностью и простотой.
Она тоже обернулась иллюзией. Тотальным блефом, фантомом, формализованной фикцией. Неопределенно-мутной праздной структурой, служащей неизвестно каким целям и непонятно чьим (хорошо, если в том числе и нашего мужа) интересам. И в дополнение ко всему местом, где неприятно и тяжко находиться, особенно в присутствии обеих подчиненных, которым и задание-то почти невозможно сочинить, так, чтобы на целый день. Что там у нас с квартальным отчетом?.. ну допустим.
— Рина, сверь, пожалуйста, квартальный отчет.