Хагалаз. Безликая королева
Шрифт:
Впрочем, вместо долгожданной встречи, её ждал неприятный сюрприз. Помимо мужа и членов совета, Наоми обнаружила за столом причину её долгих мук. Мисора не занимала места королевы, а располагалась чуть левее, однако то, что Лонгрен усадил за стол шлюху, так возмутило его жену, что Наоми готова была броситься на каждого здесь присутствующего. Она прошествовала к своему месту с побелевшим от гнева лицом, и несомненно, привлекла всеобщее внимание отчётливым стуком каблуков. Лонгрен, увидав жену, приподнял кубок с вином.
—
Наоми остановилась между своим стулом и стулом Мисоры. Та, казалось, немного сконфузилась от появления королевы и бросила вопросительный взгляд на Лонгрена.
— Немедленно встань, — процедила Наоми сквозь зубы, и Мисора неспешно поднялась, отложив столовые приборы в сторону. Она повернулась к ней, и королева воспылала от этого насмешливого презрительного взгляда. — Я предупреждала тебя... Говорила не попадаться мне на глаза, чёртова шлюха! — Схватив со стола кубок с вином, Наоми плеснула его содержимое Мисоре в лицо. Та на мгновение зажмурилась и оторопела. Она понадеялась, что Лонгрен тут же заступится, но тот лишь с любопытством наблюдал. Все присутствующие в зале замерли.
— Я не шлюха, Ваше Величество... — медленно и отчётливо произнесла та, — разве король посадил бы шлюху за свой стол?
— Никто не посмеет оскорбить меня в этом замке! Тем более ничтожество, которому лишь из милости позволили жить! Или ты забыла, как стояла на коленях будучи рабыней? Забыла, как тебя водили связанную? Как ты таскала подносы с едой? Я прикажу четвертовать тебя за эту неслыханную дерзость!
— Довольно! — наконец раздался грубый голос Лонгрена. Мужчина отхлебнул вина. — Иди, приведи себя в порядок, — обратился он к Мисоре, — а ты садись. Смотрю, прогулка и болезнь пошли на пользу.
Женщина кивнула королю и, бросив презрительный взгляд на Наоми, поспешила покинуть зал. Однако королева, которую по-прежнему трясло от гнева, не спешила выполнять приказ мужа.
— Зато вам моё отсутствие на пользу не пошло, — сказала она, — вы осквернили этот стол, и опозорили мою честь, дорогой муж. Я не желаю завтракать здесь.
— Ты будешь завтракать здесь или не будешь завтракать вовсе.
— Значит, я выберу второе. И моё решение не изменится, пока эта женщина не покинет замок!
В порыве злости девушка выскочила в коридор, едва не сбив собою прислугу. Она забыла обо всякой осторожности и лишь спустя время, когда пытающее чувство её отпустило, Наоми забоялась ответного гнева мужа. Решив обождать несколько дней, она вновь заперлась у себя в комнате, но Лонгрен пришёл к ней этим же вечером. Он был не совсем трезв, и первое, что подумала Наоми: «Сейчас он проучит меня за мою дерзость». Однако Лонгрен закрыл дверь, обошёл её кровать и уставился в окно. Королева привстала, поправив ночную рубашку, и приветственно кивнула.
— Ты стала смелее, Наоми.
— Прошу простить мне мою бестактную грубость, но разве я не имела права на гнев? Вы сами говорили, что я — ваша королева. Если моей чести наносится оскорбление, то и вашей тоже. И разве разумно было сажать эту женщину за наш стол...эту женщину без рода и племени? Разве это не величайшее унижение в глазах других?
Лонгрен едва заметно усмехнулся.
— Да, в твоих словах есть смысл. Но эта женщина не шлюха... она моя наложница, и пока она нравится мне, я от неё не избавлюсь. Я — король, и я могу себе это позволить.
Наоми, явно оскорблённая этими словами, поднялась с кровати.
— А я нравлюсь вам, дорогой муж? Разве я не моложе и не красивее её? Разве моё тело менее желанно?
Лонгрен повернулся к Наоми лицом, и девушка, решившись воспользоваться положением, скинула с себя ночную рубашку.
— Разве я не достойна вашей любви? Я ведь ничуть не хуже. Уверенна, она не делает ничего такого, чего не могу я. Позвольте мне доказать, что я по-настоящему предана вам, что только от меня вы можете получить ту любовь, которой так не достаёт.
Наоми приблизилась, и Лонгрен позволил ей коснуться себя. Она дотянулась до его липких губ, и несмотря на то, что от мужчины разило перегаром, страстно поцеловала его.
***
На Архорд опустились сумерки, и Мисора, забившись в дальний угол сада, слушала тишину, периодически поглядывая на мерцающие вдали огоньки, зовущиеся звёздами. С уст её срывалась тягучая и томная песня:
На поле брани растерзано тело,
Тело воина в качестве дани.
Дани богам с золотых берегов,
Что живут на земле, где нет войн и оков.
Искромсали его, иссушили до дна.
Он лежит во земле, что всегда холодна.
А над ним звенит сталь. Где-то мёртвая грудь
Молодого бойца не успела вдохнуть.
Она замолчала, когда услышала шаги, и повернулась, различив на дороге знакомый силуэт.
— Микаэль? Мне казалось, мы не условились о встречи сегодня.
— Нет, не условились, — подтвердил юноша, — я прогуливался в надежде, что случайно встречу вас, и вот, вы здесь...
Мисора взглянула на него немного грустно, затем пригласила присесть рядом.
— Что вы пели? Такой... тяжёлый мотив.
— Это древний гимн, оставшийся нам в наследие со времён Великой кровавой войны.
— Никогда не слышал. Вы нашли его в книгах?
— Нет... — Женщина выдержала паузу, затем вдруг опустила голову и взглянула на свои руки. — Его пел мне муж. Многие вещи, что не сохранились в умах людей, я узнала от него. Я не глупая женщина, Микаэль. Пусть читать я не умею, но я знаю много из того, чего не ведают и самые светлые умы. Я знаю, что мы живём в страшном мире.