Хакон сухая рука
Шрифт:
Горностай поднял голову и прислушался. Но не успел он сделать следующий шаг, как в него вонзились острые когти и убили без единого звука. На снег брызнула кровь.
Тварь жадно насыщалась. По её горлу потекла тёплая кровь, спазмы мучительного голода пропали. Когда тварь двинулась дальше, на снегу остались лишь маленькие косточки да кровавые пятна.
Теперь тварь скользила по холму вниз, в маленькую долину, где глубоко подо льдом звенел ручей. Разбив ледяную корку, она приникла к воде и принялась жадно пить, потом подняла голову и заревела, открыв обвешанную сосульками пасть. Тварь срывала с кустов
Она скорчилась на снегу, медленно раскачиваясь взад и вперёд. Сверху на неё падал снег. Начиналась метель. Медленно, поедая живую плоть, тварь обретала форму, превращалась из бесплотного порождения рун в существо, состоящее из голода, зубов и мороза. Голос звучал постоянно, иногда утешая, иногда насмехаясь.
Наконец тварь с трудом поднялась. Шатаясь, она двинулась на юг. Долго шла она среди деревьев, продираясь сквозь кусты, утопая в снегу. Впереди её ждало то, что велел ей найти голос.
Услышав какой-то шум, тварь остановилась.
Этот звук был ей незнаком, а запах заставил застонать от возбуждения и боли. Тварь скорчилась на снегу, сжимая и разжимая острые когти. Звук был резкий, металлический. Это был не шум деревьев и не свист существ в перьях. Такой звук тварь ещё не слышала. Скользнув за ближайшее дерево, она осторожно выглянула из-за него, держась когтями за мшистый ствол.
Она увидела какое-то животное с четырьмя ногами, серо-белого цвета. На его голове росли развесистые ветки. Странный звук исходил от маленького круглого предмета, который позванивал у него на шее. Рядом находилось ещё несколько таких же зверей; своими длинными, ловкими языками они обдирали с деревьев лишайники.
«Это хорошо, — прозвучал в ушах твари смеющийся голос. — Теперь ты должна убить. Тебе нужно есть. Ты нашла то, что даст тебе силу».
Глава пятая
Воинов храбрых сердечные речи; смех повсюду и арф переливы…
Она стояла на коленях перед маленькой лужицей. Двор вокруг утопал в снегу, но эта серебристо-серая лужица была совершенно прозрачна. Пробегавшие по небу облака отражались в её чистой поверхности.
«Где?» — спросила она.
«Я не знаю где, — тихо ответил чей-то голос. — Но, Джесса, смотри, смотри внимательней. Пожалуйста».
Она наклонилась ниже. Из лужицы на неё глянуло собственное отражение; длинные волосы коснулись воды. И тут где-то в самых глубинах прозрачной воды она увидела, как среди деревьев что-то движется — большое, бледное, бесформенное.
«Не могу разглядеть».
«Потому что я ещё тоже не могу, пока ещё не могу. Но оно движется. Оно идёт к нам».
Затрещал уголёк. Она быстро открыла глаза.
— Кари? — позвала она.
Но маленькая комнатка была пуста и темна. Порыв ветра из окна задул слабый огонь жаровни.
С трудом встав со стула, Джесса подошла к окну и выглянула наружу. Ярлсхольд был погружён во мрак. В небе мерцали звёзды; на его чёрном фоне светлели остроконечные верхушки гор по ту сторону фьорда.
Джесса подставила лицо
И теперь этот сон. Он уже начал забываться, и Джесса попыталась всё вспомнить. Кари был здесь и сказал… она уже не помнила что. Подумав, что он наблюдает за ней, Джесса скорчила гримасу.
— Это для Брокла, — громко сказала она. Но в комнате стояла тишина, и Кари в ней, конечно, не было.
Захлопнув ставень и заперев его на защёлку, Джесса спустилась вниз. В замке шли приготовления к празднику в её честь. «И правильно», — подумала она, вспомнив, как много им пришлось пережить, когда они считались беглыми преступниками, за которыми по пятам следовала погоня. Джесса разгладила складку на ярко-красном платье с вышивкой, которое для неё сшила старая Марикка; оно было украшено кисточками, полосками тюленьей шкуры и пластинками из моржового бивня. На каждое плечо Джесса прикрепила по круглой золотой пряжке тонкой работы, которые когда-то принадлежали её матери, а до этого — бабушке и были последними оставшимися фамильными драгоценностями. От их тяжести делалось спокойнее на душе.
В зале было тепло и полно народу. Многие её хорошо знали и потому останавливали, чтобы поговорить, так что Джесса не скоро добралась до возвышения для почётных гостей, изрядно утомившись от вежливых бесед. Скапти указал ей на пустое кресло рядом с креслом Вулфгара:
— Почётное место.
— Очень хорошо, — ответила Джесса, усаживаясь. — А где хозяин?
Скальд усмехнулся и сел рядом с ней:
— Где-то там, разговаривает. Сейчас придёт.
— Надеюсь. Очень есть хочется.
И тут Джесса ясно вспомнила свой сон, лужицу, белую фигуру, которую ей пытался показать Кари, и голод. Голод она помнила сильнее всего. Но сейчас ей было не до этого, и Джесса решила обдумать всё попозже.
Задумчиво опершись на руку, она смотрела на гостей, которые разговаривали, спорили, отрезали себе куски мяса, смеялись. Руки, лица. Слова. Три жарко пылающих очага источали тепло; дым поднимался к потолку и висел там, скапливаясь возле отдушин и круглого окна. Под крышей громко хлопали крыльями голуби. На стенах висели тяжёлые гобелены, и Джесса вспомнила, как они горели в волшебном огне Гудрун в ту ночь, когда колдунья исчезла. В центре зала стояла огромная колонна с вырезанными на ней древними знаками, означавшими власть и удачу. Гудрун приказала вырезать на колонне свой знак — белую змею; сейчас от неё остались едва различимые следы, скрытые под новыми рунами, вырезанными по приказу Вулфгара его жрецами и шаманами.
Джесса увидела, что Вулфгар направляется к ним, но тут его остановил Видар, заведя с ним какой-то разговор.
— Не понимаю, это что, так срочно? — проворчал Скапти.
— Он тебе не нравится, да?
— Кто? Вулфгар?
Джесса улыбнулась:
— Ты сам понимаешь, о ком я говорю, умник. Видар.
Скапти провёл рукой по краю своего кубка.
— А ты всё так же остра на язык, Джесса.
Вспомнив о хозяине харчевни, Джесса нахмурилась, но тут к ним подошёл Вулфгар: