Хакон. Наследство
Шрифт:
Скули брат короля встал и отослал мальчиков на берег – пора спать. Потом выпроводил ближних дружинников и закрыл дверь – они трое остались одни. Король Инги понимал: настала решающая минута. Он сел в постели и сказал:
– Я что-то начал сомневаться в этом договоре. Возможно, нам стоило бы обсудить его заново.
Повисла тишина. Хакон Бешеный прямо ахнул:
– Как это «заново»? Письменный договор между королем и ярлом, засвидетельствованный четырьмя епископами и вдобавок оглашенный перед тингом? Возможно ли изменить такой договор? Он же заключен окончательно и бесповоротно.
Скули вмешался в разговор:
– Уж мы-то, рожденные властвовать, прекрасно знаем, что окончательным и бесповоротным бывает только правильное решение.
– Что ты имеешь в виду?
– Речь не о том, чтобы осуждать заключение этого договора. Просто со временем возникли кой-какие сомнения, и вопрос стоит вот как: было ли у нас тогда право составлять подобный документ?
– Право? А разве нет?
– Имеет ли король право сам назначать себе преемника, коль скоро этот преемник не королевский сын, а у самого короля есть наследник? Королевский сын, который вдобавок был так юн годами, что не мог участвовать в договоре.
– Законного сына нет. Гутторм рожден вне брака.
– Тем не менее он у короля первенец, и древний закон считает его старшим, независимо от того, рожден ли он от законной супруги или нет. Думаю, участников тинга весьма заинтересует, как поступали в таких случаях наши предки.
– Вот именно! – энергично поддакнул с постели король Инги.
Ярл Хакон отчаянно запротестовал.
– Король – верховный правитель. Если он решает заключить такой договор, ему никто не воспрепятствует.
– Но король может и переменить свое решение, – спокойно ответил Скули.
Король Инги тотчас с ним согласился.
Тут уж ярл Хакон не сумел сдержать свой норов.
– В таком случае я совершил ошибку, пойдя на то, чтобы Инги стал королем. В моих жилах течет кровь Харальда Прекрасноволосого, я разбираюсь в управлении, знаю дружину, я человек взрослый, энергичный. А Норвегии в нынешние времена не нужен… малолетний король.
Хакон твердил, что никому не нужен «еще один король-малолетка», имея в виду хилого Инги, но уже опамятовался. Скули все время говорил не повышая голоса, сдержанно, деловито:
– Юнкер Кнут тоже стал бы малолетним королем. А что до крови Харальда Прекрасноволосого, так она течет в жилах многих из нас, и ее даже больше, чем у тебя. У Инги, к примеру, и у меня.
Хакон Бешеный наконец-то смекнул, что к чему, залился краской и выкрикнул:
– Вот, значит, как! Я – сводный брат, а ты – родной, потому и перетянул его на свою сторону, чтобы после него корона перешла к тебе!
– Я этого не говорил.
– Ах, какой стыд. Какой обман. Если такой священный договор, как наш, того и гляди, будет отменен, если слово короля ничего не значит – диво ли, что в стране постоянно вспыхивает недовольство королем Инги, что всякие паршивые баглеры в Восточной Норвегии нагло объявляют, у них-де свой король и свое королевство? Это же глумление! Народ презирает короля, который не держит слово. Коли это будет продолжаться, народ взбунтуется, так и знайте. Церковь тоже на моей стороне. Она неукоснительно требует, чтобы престолонаследники были рождены в законном браке.
Тон Скули мгновенно стал ледяным:
– Это угроза?
– Никоим образом. Просто соображения, которые вам, если угодно, следует учесть.
Скули выдержал паузу, чтобы его слова прозвучали весомее:
– Я кое-что скажу тебе, Хакон Бешеный, и я знаю, мой брат, король Инги, в этом со мною согласен: если ты вынашиваешь измену, то, что ты нам сводный брат, тебя не спасет. Если мы убедимся в твоем предательстве, пощады не жди – ни для себя, ни для своих близких. Можешь не сомневаться, уж тут-то и король, и я своего слова не нарушим.
Хакон Бешеный фыркнул, встал, вышел, хлопнув дверью, и потребовал доставить его на берег. Он спешил к архиепископу.
Братьев этот инцидент, похоже, не слишком огорчил. Наоборот, они словно бы облегченно вздохнули на радостях, что все необходимое наконец-то было сказано. Король, все так же сидя в постели, проговорил:
– Мне показалось, глаза у Хакона Бешеного стали какие-то странно выпученные.
– У него всегда выпученные глаза, когда он выходит из себя.
– Н-да, пожалуй.
Скули брат короля подошел к двери и, кликнув охрану, велел дружинникам послать за Дагфинном Бондом.
В Бьёргвине настала осень. Небо в тучах, бесконечный дождь, смеркается рано. Хакон Бешеный пробыл здесь уже три недели и чувствовал себя не в своей тарелке. Из Нидароса он привез с собой пышку Кристин, с которой толком не поговоришь, и сына, юнкера Кнута, который все время орал. Больше всего ярла бесило, что Дагфинн Бонд и прочие люди в крепости как бы и не замечали его. Когда он что-то предлагал, они вежливо слушали, а в итоге поступали так, как считали нужным, зачастую делая прямо противоположное тому, что говорил он. Не меньше злили его и воспоминания о разговоре со сводными братьями.
Думы одолевали Хакона Бешеного, лишали сна. Ему было необходимо хоть ненадолго отрешиться от всего этого, побыть одному. И он уехал на взморье, проведать свои имения. Как-то раз – погода в этот день была хуже некуда, тяжелые валы бились о берег – он прогуливался в одиночестве.
У воды играли дети. Дразнили волны. Море с грохотом обрушивало на прибрежные камни могучий прибой и, вскипая пеной, откатывалось назад. Тогда ребятишки подбегали к самой кромке берега, верещали и кривлялись, вопили и дразнили волны, выкрикивая обидные слова, некоторые даже отваживались на шаг-другой зайти в клокочущую воду.
– Эй, дураки безмозглые, дьявольское отродье, зачем вы забрали моего отца и его брата?!
– Нежить мокрая! Мерзкий тролль! Это ты напустил моровую язву на мою сестренку!.. Чтоб тебя, упырь проклятый, засосало дно морское, чтоб ты сдох!..
– Шатун бородавчатый! Змеюка ядовитая, это мы из-за тебя голодаем, ни зернышка в доме нету! Матушка все глаза выплакала!..
Разъяренные валы опять кидались на берег, тянули к дразнилам пенные щупальца, грохотали и ревели, а ребятня порскала врассыпную, стремглав мчалась обратно на сушу, восторженно взвизгивая и хохоча во все горло.