Хакон. Наследство
Шрифт:
– Дружинники научили меня песенке, которую король Сверрир сложил сам и частенько напевал:
Того, кто силен и богат,
кто в жизни владеет всем,
бессмысленный дар – возносить.
Возвысь же того стократ,
кто бедствует в мире сем,
и вечно твой дар будет жить. [49]
БРОСАЮЩИЙ ВЫЗОВ
Настал 1212
49
Перевод Е. Пучковой.
Король Инги никак не мог избавиться от мысли, что комета, которую он видел, была знамением свыше. Кого ни спрашивал, все в один голос твердили, что кометы каким-то образом связаны с человеком, который затем первым встречается на твоем пути. Снова и снова возвращаясь в памяти к этому событию, король пришел к выводу, что для него таким первым встречным был Гаут Йонссон. Гаут давно вернулся в Бьёргвин, но король Инги знал, что Дагфинн Бонд охотно поспешит в Нидарос, потому что бьёргвинцы желали услышать о здравии короля и о том, не могут ли они что-либо для него сделать. Король Инги послал гонца к Дагфинну, пригласил его к себе и наказал привезти с собою господина Гаута.
Дагфинну Бонду было уже за сорок, и принадлежал он к числу славнейших мужей во всей Норвегии. Гаут Йонссон был молод. Этот их визит в Нидарос положил начало тесной дружбе с Хаконом Хаконарсоном – дружбе, которая продлится всю жизнь.
Когда корабль вошел во фьорд, и впереди открылся Нидарос, Дагфинн Бонд сказал Гауту Йонссону:
– Не дело это – собирать королевскую и церковную власть в одном городе.
Уже спустя несколько дней Гаут понял, что имел в виду господин Дагфинн. Сам по себе город Нидарос был величествен и роскошен. Однако ж трендам – так звали обитателей здешних трандхеймских краев, – которых Гаут всегда считал людьми бодрыми и веселыми, жилось в родном городе не больно-то весело. Атмосфера здесь была какая-то странная – архиепископ плел интриги за стенами своей резиденции, а хворый король сидел на своем корабле в устье Нида и лишь изредка отваживался сойти на берег. Оба окружили себя многочисленной охраной, бдительно следили друг за другом, и у обоих не хватало духу ни громко посмеяться над этой ситуацией, ни совершить что-нибудь из ряда вон выходящее и тем досадить сопернику.
Пожалуй, не так уж и странно, что молодой, энергичный Гаут Йонссон и веселый десятилетний мальчик тотчас нашли общий язык. По причине своего высокого положения лендрман Гаут мог не опасаться укоризны, не то что простой дружинник, и сразу же стал соучастником самых отчаянных проделок. То они снимали ручки со щита какого-нибудь ворчуна дружинника, которому предстояло идти в дозор. То ночью подкрадывались к двум спящим монахам, известным своею злобностью, сшивали им подолы ряс и ждали, когда монахи проснутся. Раз они даже настолько осмелели, что спрятали посох архиепископа, аккурат перед тем как идти к торжественной мессе. Поднялся такой переполох, что они вообще не рискнули признаться, что это их рук дело. Правда, жертвы их озорства все же кое о чем подозревали. Мальчику, конечно, было необходимо общение – нельзя же вечно сидеть при матери, – да и посмеяться хотелось, а Гауту Йонссону недоставало живого веселья, к которому он привык в Бьёргвине.
Среди ночи за Гаутом Йонссоном прибыл гонец: король Инги требовал лендрмана к себе. Король опять хворал и лежал в постели, а разговор начал с того, что он, дескать, дал Господу обет отправиться в крестовый поход и должен сдержать свое слово. Только вот со здоровьем худо, недуги никак не отпускают.
– Я много думал о той комете, – сказал король, – и о тебе, Гаут Йонссон. Ты истинный христианин?
– Да,
– И верный королю лендрман?
– Да.
– Тогда, выходит, ты и должен отправиться в крестовый поход вместо меня.
Гаут опешил и в замешательстве пробормотал:
– Но разве же я достоин такой великой чести?
– Сын славного Йона Гаутссона не может быть недостойным, и ты много раз с честью обнажал свой меч. Хорошо бы, твой брат Арнбьёрн составил тебе компанию, а заодно прихватил с собою всех баглеров, тогда в стране настанет долгожданный мир.
– Государь, ты не шутишь ли?
– Спасибо тебе за обет, Гаут. Выступай первым в Святую землю, я буду следом.
Король пылал в горячке. Понимает ли он, что говорит? Дружинник, стоявший в карауле, всем своим видом показывал, что король ныне просто не в себе. Гаут замялся, потом сказал, что мысль, конечно, христианская и стоило бы позднее обсудить ее подробнее. Может быть, теперь король дозволит ему удалиться и отплыть в город? Позволение было дано, с пожеланием доброго пути в жаркие страны.
Инга из Вартейга встретила Дагфинна Бонда очень ласково. Она поблагодарила его за свидетельство перед королем Инги, который их одевал-обувал, предоставил кров и так заботился о воспитании мальчика. Снова и снова память уносила ее в Борг, в то счастливое, но столь недолгое время. Потом она стала выспрашивать подробности страшных происшествий в Бьёргвине. Господин Дагфинн снова и снова рассказывал обо всем, что знал, хотя и остерегся называть имена тех, в ком подозревал зачинщиков преступления.
Хакон подавал большие надежды, и как раз это тревожило Ингу. И Гаут, и Дагфинн Бонд прекрасно понимали, отчего в Нидаросе мать и сына дарили такой симпатией. Для многих они были как желанный луч света.
Дагфинн Бонд принадлежал к числу тех, кого имел в виду король Сверрир, сочиняя свою песенку о возвышении таких, «кто бедствует в мире сем».
Дагфинн Бонд был биркебейнер, хитрее, лукавее и тверже волей, чем любой уроженец Западной Норвегии. В нем бурлила энергия, не давала усидеть на месте. Дагфинн не мог не бороться – если не «за», то «против». Род Сверрира всегда стремился привлекать таких людей на свою сторону. А вот Хладиры и король Инги не умели понять, с какой легкостью человек вроде господина Дагфинна способен переметнуться. Не понимали этого ни ярл Хакон, ни Скули брат короля, ни даже архиепископ Торир. Но придет время, и им придется это уяснить, да еще как. Дагфинн давно уже все продумал и спланировал.
Был вечер. Ярл Хакон прибыл на королевский корабль навестить своего сводного брата, который, к всеобщему удивлению, вдруг пошел на поправку. Скули брат короля решил воспользоваться случаем и показать Гутторму и Хакону, как подают на стол и разливают вино. Пора мальчикам узнать, как это делается, тогда в будущем они станут хорошими хозяевами. Король Инги искренне радовался успехам, каких добились оба мальчика, и не упускал случая похвастаться своим сыном Гуттормом.
Ярл Хакон не преминул подергать за эту струнку, а потом завел речь про своего сына, юнкера Кнута, и про его успехи. Ведь братья наверняка рады услышать это, поскольку именно юнкер Кнут, скорей всего, и будет следующим королем.
Скули помрачнел. Да и королю Инги не понравилось напоминание о договоре, который он заключил так неосмотрительно. Они предпочли бы сменить тему, но Хакон Бешеный продолжал:
– Конечно, мы очень сожалеем, Инги, но непохоже, что у тебя может родиться сын от законной супруги. И никто тебе это в упрек не поставит – ты же не нарочно захворал. Но договор заключен и оглашен на тинге. Я думаю лишь о благе страны и о том, что теперь мы первым делом должны проявить предусмотрительность и подготовить юнкера Кнута к его важной миссии.