Хамелеон

Хайнс Ричард

С тех пор, конечно же, многое изменилось. Прежнее замкнутое сообщество, своеобразный клуб для избранных, существовавший в лондонском Сити на протяжении столетий, не устоял перед растущим влиянием иностранных финансовых учреждений. Треднидл-стрит продолжала хранить строгие традиции, однако многие банки, расположенные на ней, теперь выполняли команды, полученные из Франкфурта, Цюриха или Нью-Йорка. Из операционных залов рынок переместился в кабинеты. Сделки теперь совершались на компьютерных мониторах.

Но маклеры, получившие

первый опыт в лондонском Сити, по-прежнему разительно отличались от своих собратьев, начинавших работу, скажем, на нью-йоркской бирже. Эти люди служили тому ярким примером. Джон чувствовал, что ему очень не хватает старого друга Делбоя, который стал бы душой этой вечеринки, если бы находился в Лондоне.

Собравшиеся вдоволь наговорились о футболе и гончих и переключили внимание на старого друга.

— Итак, Вал, я слышал, что ты у себя на Уолл-стрит налетел на крупные неприятности стоимостью свыше ста миллионов долларов, — начал один из них и махнул рукой, чтобы продемонстрировать швейцарские часы, инкрустированные бриллиантами, и массивный золотой перстень.

Эти люди, как и Делбой, неизменно называли Джона Валлаби. Таково было его старое прозвище.

— Ты показал себя настоящим игроком. Черт побери, сотня миллионов делает тебя маленькой легендой. Тебе придется подождать несколько месяцев, пока не уляжется пыль, но потом ты сможешь сам выписать себе билет в любое место.

Другой мужчина в ярко-желтом шелковом галстуке кивнул.

— Точно можно сказать одно. Для того чтобы потерять такие деньги на одной позиции, нужен настоящий характер. В наши дни такой найти непросто. Сейчас все эти молодые маклеры тратят полдня, решая, какой сэндвич заказать на обед. Нет, Вал, можешь не переживать, ты будешь в наилучшей форме.

Джон улыбнулся. Он ценил поддержку друзей, но не верил в нее.

— Так выпьем же за это! Но думаю, вы знаете, что пресса хорошо поработала надо мной. От моей былой репутации мало что осталось.

— Не умничай, Вал, — сказал один из мужчин помоложе, чья дань хорошему вкусу заключалась в массивном аляповатом золотом браслете рядом с элегантным «Ролексом» в серебряном корпусе. — Ты что же, решил, что у тебя монополия на пьянство и наркотики? Ты давно в последний раз бывал на рынках фьючерсов? Да там этой «пудры» больше, чем в косметичке у Майкла Джексона.

Все дружно рассмеялись.

— Нет, Валлаби, — продолжал мужчина с серебряным «Ролексом». — Когда ты захочешь найти новую работу, тебе достаточно будет лишь исполнить песенку о чудесах реабилитационного курса, с помощью которого ты снова поднялся на ноги. Никого не будет интересовать, так ли это было на самом деле. Может быть, ты даже сможешь представить все как толчок, осенивший тебя вдохновением. Мы-то, конечно, понимаем, что это чушь собачья, но американцы обожают подобный бред. Ты сам знаешь, что я прав.

— Да, — согласился мужчина в ярко-желтом

галстуке. — Если ты вздумаешь вернуться на рынок здесь, то дай мне знать. Нам нужны маклеры, которые умеют обращаться с приличной позицией. Вот видишь, ты даже еще не начал искать себе место, а предложения уже сыплются со всех сторон.

Джон рассмеялся.

— Единственное решение, которое я собираюсь принять в обозримом будущем, это то, на какого песика мне ставить в следующей гонке.

— Совершенно верно, это решение предстоит принять всем нам. Кстати, в предстоящей гонке не ставь на песика под номером четыре. Мой букмекер предупредил, что ему только что скормили три банки «Чаппи», чтобы он бежал не так резво. Если ты присмотришься повнимательнее, то увидишь, что это уже сказывается на ставках. До встречи, Вал.

Дружески кивая, похлопывая друг друга по спине, пожимая руки, приятели плотной стаей направились к окошкам делать ставки.

Пенни наблюдала за происходящим, устроившись неподалеку, в неприметном месте. Когда Джон остался один, она как ни в чем не бывало приблизилась к нему, словно только что появилась здесь, и вместо приветствия поцеловала в щеку. От нее не укрылось, как Джон окинул ее оценивающим взглядом. Женщина пришла к выводу, что не разочаровала его.

— Привет, Джонни, — сказала Пенни. — Ты, как всегда, красив. Как у тебя дела?

— Да пока никак, — ответил Джон. — Наслаждаюсь временным бездельем. Это один из немногих положительных моментов того, что меня выставили за дверь.

Пенни улыбнулась.

— Если в Штатах пресса вываляла тебя в грязи, то здесь это, похоже, воспринимается чуть ли не как карьерный скачок, да?

— Здесь — может быть, но только не в Америке. Все переменилось. В этом храбром новом мире, наступившем после событий одиннадцатого сентября, американцы все более нетерпимы к плохому поведению.

— Я полагала, ты задержишься в Нью-Йорке хотя бы затем, чтобы защититься от всех этих надуманных обвинений.

— А надо ли? — искренне удивился Джон. — Я считаю, что в данной ситуации мне стоит радоваться уже одному тому, что я смог выбраться из Нью-Йорка целым и невредимым.

— Может быть, ты и прав, — Пенни помолчала. — Я действительно очень расстроилась, услышав про твоего брата. Я помню, как близки вы с ним были.

— Спасибо, Пенни. Я очень признателен.

— Ты ездил домой на похороны? — спросила она.

Джон покачал головой.

— Похорон еще не было. Нам никак не удавалось получить разрешение отправить тело Дэвида домой, но теперь, похоже, все наконец уладилось. — Его голос наполнился скорбью.

— Извини.

— Все это только добавило страданий всей семье. Мы собираемся устроить похороны на следующей неделе, и я обязательно буду на них присутствовать.

Пенни чувствовала, что Джон хочет поскорее сменить болезненную тему смерти брата.