Ханский ярлык
Шрифт:
Псковский князь Довмонт, литовец, окрещённый на Руси Тимофеем, встретил тестя с искренней теплотой:
— О-о, отец! А мы недавно с Марией тебя вспоминали. Как хорошо, что приехал, она очень волновалась за вас.
— А что, Тимофей, вам уже известно?
— Ну а как же? Сорока на хвосте быстро худые вести разносит.
— Да вот... Прости. Опять приходится у тебя убежища просить.
— О чём ты говоришь, отец, мы всегда тебе рады.
— Я надеюсь, ненадолго, как уйдут татары, так и ворочусь в Переяславль.
— Да живи хоть целый год. А где Иван?
— Иван с женой к тестю убежал в Ростов. Да боюсь, Дюденя и там побывал.
— Про
— Видать, князь Михайла в рубашке родился. Но, я мню, дальше Новгорода Дюденя не пойдёт.
— Пусть приходит. Я в Пскове такие каменные стены построил, что никакие пороки [138] не возьмут. А на осаду он вряд ли решится.
— Да, тем более зимой. Травы-то нет, коней кормить нечем. Да, я думаю, его новгородцы назад поворотят.
138
Пороки — стенобитные орудия.
— Думаешь, откупятся?
— Конечно. Им это не впервой, денег у них до черта. Уж я-то знаю.
Не обнаружив на следующий день на Городище великого князя и выслушав от дворского лишь прощальный привет беглеца, взволновались вятшие люди Новгорода.
— Вот так князь! Вот так защитничек! Когда ж сие было на Руси, чтоб князь от рати бегал.
— А я сразу догадался, как он про отца-то сказал, мол, на татар Невский меч не подымал. Эге, думаю, и ты туда же.
— Тут думать поздно. Надо вече созывать. Оно должно приговорить.
Ударили в вечевой колокол, сбежались новгородцы на площадь, окружили степень. Посовещались бояре, решили не выпускать посадника с речью, не ровен час, накатит на мизинных обвинить его в нежелании драться с татарами, чего доброго, и на поток приговорят. А до того ли ныне? На степень поднялся Степан Душилович.
— Господа новгородцы, — обратился он зычно к народу, — не сегодня завтра к городу подступит орда, она уже взяла и разрушила на Суздальщине четырнадцать городов. Никто не смог противостоять поганым. На боярском совете посоветовались мы и решили спросить совета у вас: как быть?
Хитёр был Душилович, на боярском совете решено было откупиться от орды, но попробуй скажи такое со степени. Людишки мизинные, привыкшие всё делать вперекор вятшим, обязательно что-нибудь вытворят. Вроде: «Ну и откупайтесь, раз у вас денег куры не клюют», альбо: «Вы у власти, вы у сласти, наше дело сторона».
Общее вече против шерсти чесать себе дороже станет. По шёрстке, по шёрстке дураков надо. А для того, чтоб завопили желаемое, подговорить нескольких кричать из толпы нужное. Ныне уговорили Ретишку с Данилой Писарем вопить: «Откупаться!»
Но едва Душилович испросил совета: как быть, как туг же кто-то горластый опередил подговорённых:
— А где князь?
И мизинные, словно с цепи сорвались, заревели в сто глоток:
— Князя! Князя давай!
Вятшие не ожидали такого поворота, не уговорились. Степану Душиловичу надо было самому на ходу придумывать увёртку. Едва утихла толпа, он хлопнул себя по ляжкам:
— Я вам его рожу, чё ли? Нет князя. Все они ныне в и малки [139] бавятся.
139
Ималки — догонялки.
Эта
— Откупаться надо-о-о!
И «стадо» мизинное дружно подхватило нужное:
— Откупаться-а-а!
— Ну что ж, — молвил смиренно Душилович. — Глас народа — Божий глас. Давайте приговорим, с кого сколько собирать на откуп.
И пошло-поехало:
— По двадцать с вятших!
— С мизинных по ногате!
— А где он возьмёт?
— Пусть уворует, всем так всем.
— А с убогих?
— С убогих не брать.
— Как не брать? Он у храма сидит-просит, за день столь имеет, что мне в месяц не заработать.
— Верна-а-а! И с убогих надо. Чем они лучше?
Степан Душилович слушает все выкрики, ждёт наиболее приемлемый, чтобы выделить его и поддержать, сообщив всему вечу. Конечно, по двадцать гривен с вятших — это многовато, чего уж там. А с мизинных по ногате — маловато. Наконец надоела Душиловичу эта бестолковщина, поднял руку, прося тишины. И когда площадь немного успокоилась, сказал:
— Что нам мудрить, господа новгородцы. Ещё при Ярославе Мудром наши предки сбирали всем миром деньги на войско [140] . Давайте положим, как они тогда положили!
— А как? По скольку? — вскричали мизинные, конечно не знавшие, что было почти триста лет тому назад.
— Тогда наши пращуры приговорили с простого человека четыре куны...
— Праль-на-а-а!.. — завопила толпа.
—...Со старост по десять гривен, с бояр по восемнадцать...
140
При Ярославе Мудром... сбирали миром деньги на войско . — Ярослав Мудрый (978—1054) — великий князь киевский (1019). Ярослав выступил против усыновленного его отцом Святополка, после смерти от его рук братьев (Бориса, Глеба, Святослава). В битве участвовали 4000 новгородцев и несколько тысяч варяжских наемников. Святополк бежал и вернулся с польскими полками. Ярослав проиграл новую битву, но новгородцы уничтожили корабли, приготовленные для бегства, и собрали деньги для найма нового варяжского отряда, обложив свободное население податью — 4 куна с мужа, 10 гривен со старост, 18 гривен с бояр. В 1019 г. Ярослав разбил Святополка Окаянного, который умер по дороге в Польшу.
С пращурами вече спорить не стало. Приговорили. Тут же постановили немедленно десятским идти по дворам, сбирать приговорённые деньги, сдавать их сотским, а тем уже нести их на владычный двор и сдавать выбранным для того вятшим. Поскольку общая сумма виделась громадной, было ясно, что могут найтись шустрые, которые соблазнятся руки погреть возле кучи серебра. Таковых вече заранее приговорило к сбрасыванию в Волхов с Великого моста, то есть к утоплению. Попробуй позарься.
Деньги ещё собирались, а выборные вятшие во главе со Степаном Душиловичем и посадником Андреем Климовичем выехали навстречу поганым, начавшим уже хозяйничать на новгородских землях. Когда новгородцев доставили к шатру салтана Дюдени и они вошли внутрь, то обалдели от увиденного: князь Андрей Александрович — сын легендарного Невского — сидел на кошме бок о бок с поганым Дюденей и как ни в чём не бывало потягивал из пиалы их питьё поганское! Знали они, что он идёт с Дюденей, но чтоб вот так, едва ли не по-братски, из одной чаши с нехристем! Ужас!