Ханский ярлык
Шрифт:
Даже у речелюбивого Душиловича язык к гортани присох. Однако князь Андрей, ни капли не смутясь, молвил, словно давно ждал их:
— Ну, наконец-то явились. А то мне уж и перед Дюденей неловко. Он рвётся вас на щит брать, а я говорю: погоди, мол, в Новгороде люди разумные. Ну, садитесь, не стесняйтесь...
Тут, видно, вспомнил князь, что не он в шатре хозяин, обернулся к татарину, спросил:
— Ты позволишь, салтан Дюденя?
— Позволю, — кинул тот важно.
— Располагайтесь, — оборотился вновь Андрей к прибывшим. —
— Старший у нас Душилович, — промямлил посадник.
— Ну и тем лучше. Скорей договоримся, — не смутился князь, не сморгнув и глазом.
— Ну что, уважаемый салтан, Новгород желает миром кончить твой поход, — начал Степан Душилович. — Ты уж доказал свою силу и непобедимость. Что толку, если разоришь ещё один город?
— Х-хе-хе, — осклабился Дюденя. — Новгород десяти других стоит. Я знаю.
— Мы же исправно выход платим, за что же на нас гроза твоя?
— Зачем князя Андрея обижаете, друга нашего?
— Кто ж его обижает? Мы, пожалуйста, хоть завтра его на стол великий посадим.
— А где Дмитрий? Куда Дмитрия спрятали?
— Нет его у нас. Истинный Христос нет, — перекрестился Степан.
Дюденя переглянулся с Андреем, тот мигнул ему едва заметно.
— Ну и каков выкуп предлагает Новгород? — спросил татарин.
— Восемь тысяч гривен, — предложил Душилович.
— А почему не десять? — усмехнулся Дюденя, догадавшись, что новгородец оставил запас для надбавки.
— Ну хорошо, десять, — согласился Степан, для вида несколько поколебавшись.
— Ладно, — согласился Дюденя, — десять тысяч гривен и сто мешков хлеба.
— Помилуй, у нас хлеба своего мало, везём всегда с Низу, с Волги, а ты уж там, сказывают, закрома почистил.
— Тогда добавляйте.
— Ну, ещё две тысячи можем наскрести.
— Ладно. Ещё две тысячи гривен и саблю с золотой рукоятью и с ножнами в драгоценных камнях.
— Где мы её возьмём, салтан?
— Найдёте. В Новгороде есть.
Душилович перехватил взгляд татарина, сверкнувшего в сторону Андрея. Подумал: «Князь знает, каналья, у кого такая сабля. Молчит, собака. Не хочет себя до конца выдавать. Ну ничего, посадим на стол, скажет, куда денется».
— Хорошо, салтан, будет тебе сабля.
— И князя Андрея на великий стол.
— Это само собой. Нельзя нам без князя, — сказал Степан Душилович и подумал: «Князь называется. Город грабят, а он и глазом не сморгнёт. Хоть бы словечко замолвил».
Договорились привезти выкуп через два-три дня. Назад отъехали с князем Андреем, которого предстояло благословить в храме Святой Софии на великий стол и присягнуть обоюдно на верность ряду [141] .
Когда подъезжали к городу, Степан Душилович набрался нахальства, спросил:
— Андрей Александрович, а у кого такая сабля, какую Дюденя пожелал?
— Откуда
«Знаешь, хитрюга, знаешь. Боишься, как бы не прогадать: скажу, мол, а вдруг не срядимся? После ряда скажешь, никуда не денешься».
141
Ряд — договор, соглашение.
И верно, после крестоцелования в Софии и провозглашения архиепископом торжественно: «Ты наш князь!» — уже выйдя из храма, великий князь подозвал Душиловича.
— А знаешь, Степан, я ведь вспомнил про саблю-то, всю ночь голову ломал, где ж я её видел? И вот осенило.
«Угу. Осенило, когда сам владыка осенил крестом на стол. Рассказывай кому». Но вслух Душилович другое молвил:
— Вот и славно, что вспомнил, Андрей Александрович. У кого ж она?
— У Прокла Кривого.
— У Прокла? Это который на Чудиновой улице?
— Ну да. Он один у вас в Новгороде.
Во двор и хоромы Прокла боярин ласковой лисой проник: «Ах, какие у тебя кобели-цепняки славные! А крыльцо-то, крыльцо! А стёкла-то в окнах, никак, венецианские?»
Какому хозяину сие слышать не приятно? Любой поддастся. И Прокл Кривой не святой был, растаял, как мёд в кипятке.
— Проходи, проходи, Степан Душилович, будь гостем. Кобельков-то я ещё щенками с Еми привёз [142] . А стёкла точно, угадал, венецианские.
142
С Еми привёз. — Емь — Финляндия. В 1292 г. «новгородские молодцы ходили с княжьими воеводами воевать Емскую землю».
— Я слышал, Прокл Мишинич, у тебя ещё сабля какая-то заморская есть дивной красоты.
Эх, Прокл, Прокл, уж старый воробей ведь, а на мякине попался. Ослеп от лести-то, оглох.
— Есть, Степан Душилович, верно, — молвил с гордостью. — А кто сказал-то тебе?
— Да князь Андрей.
— A-а, он шибко на неё зарился. Но я устоял. Такая сабля не для рати, для любования.
— Сделай милость, Прокл Мишинич, дай хоть одним глазком взглянуть.
— Взглянуть можно. Для хорошего человека не жалко.
Прокл ушёл в дальнюю горницу и воротился, торжественно неся на руках чудо-саблю. У Степана Душиловича при взгляде на неё дух перехватило. И вправду, рукоять золотом сияет, ножны сплошь камнями драгоценными усыпаны, сверкают переливами. У Душиловича аж сердце сдавило: «Господи, и такую красоту вонючему татарину! Надо было согласиться на мешки с хлебом. Что хлеб? Съешь, до ветру сходишь, и нету. А эта?!»
— Ну как? — спросил Прокл с нескрываемой гордостью.
— Лепота, Мишинич, лепота, — выдохнул восторженно боярин.