Ханский ярлык
Шрифт:
— Неплохой, между прочим, обычай.
Преуспел Тохта, преуспел в своём коварстве. К весне сыновья Ногая были резко настроены против отца. Можно было выступать на юг с войском. Но и тут Тохта решил оставить себе на всякий непредвиденный случай лазейку.
— Только не надо убивать Ногая, — сказал он его сыновьям. — Я всё же люблю его. Пусть он будет жить у меня самым почётным гостем.
На Ногая двинулись сразу три тумена [151] , которые вели Дюденя, Тахтамир и сам Тохта. Даже на Русь давно не ходили с такой силой.
151
Тумен — объединение монголо-татарского войска из 10 тысяч воинов, подразделялся на тысячи, сотни и десятки; командовал темник.
152
Санчакбей — знаменосец.
— Что ж, скачите, — согласился Тохта, — только отца не трогайте.
Однако, призвав к себе Дюденю, Тохта приказал ему:
— Если пленим Ногая живым, ты без всякой подсказки тут же срубишь ему голову.
— Почему я? — побледнел Дюденя, резонно полагая, как бы и его голова не покатилась следом за Ногаевой.
— Потому что у тебя царская сабля. Не забывай, Ногай-хан и умереть должен по-царски. Он всё же много мне добра сделал.
И Ногай — доблестный Ногай, заставлявший когда-то трепетать даже Византию, был разгромлен. Возможно, именно из-за коварства сыновей, от которых он не ожидал нападения, хотя ему и сообщили разведчики, что один из туменов ведут именно они, его чада.
Во время сечи он был ранен, а после боя на глазах у всех Дюденя тихо, подойдя к нему сзади, исполнил тайный приказ Тохты — срубил Ногаю голову царской саблей, да так, что тот ничего не увидел и не почувствовал. Не всякий достоин такой части и благодати.
А в это время на Руси города и веси быстро отстраивались, земля засевалась. Люди благодарили Бога за мир и урожай, за детей, за счастье. А вспоминая Орду, говорили почти одно и то же: «Да пусть они там друг дружке хоть все бошки пооткручивают». Что делать? Злое пожелание, но заслуженное.
11. СВАДЬБА МИХАИЛА
Как и сговаривались, ростовский князь Дмитрий Борисович сам привёз свою дочь в Тверь. Невесту и её родителей поместили в правом крыле дворца, состоявшем из нескольких горниц. В тот же день Ксения Юрьевна поручила старой Михеевне готовить сенник для новобрачных.
— Ты, матушка, знаешь все обычаи, приготовь молодым ложе, как по старинке положено.
— Приготовлю, княгинюшка, не боись. Только дай мне с пяток девок да парней добрых.
Михеевна сама выбрала во дворце горницу для сенника и первым делом послала парня на потолок.
— Взгляни, не насыпана ли там земля.
Тот, забравшись туда, крикнул:
— Земля есть.
Тут же Михеевна отправила к нему ещё двух парней, наказав:
— Всю землю с потолка убрать и подмести чисто.
— Зачем, Михеевна?
— Тут,
Трёх парней наладила Михеевна отправляться на гумно:
— Привезите тридевять снопов, а посля четыре кадки — одну с пшеницей, другую с овсом, третью с ячменём, четвёртую с рожью.
Притащили в горницу широкое низкое ложе, которое сначала пришлось разобрать: не проходило в дверь. Лишь внеся, снова собрали, сколотили в горнице.
Затем на ложе было ровным слоем расстелено двадцать семь снопов, поверх них положен ковёр и уж на него — две пуховые перины, а на них — подушки. Перины покрыли шёлковыми простынями, а сверху накинули тёплое одеяло на дорогом меху.
Кряхтя, парни втащили четыре кадки, Михеевна велела поставить их у ложа.
— Что ж вы не полные-то? — возмутилась старуха.
— Так полные-то тижало, — оправдывались отроки.
— Сейчас же натаскайте, чтоб все с верхом были — и полба, и овёс, и ячмень.
Затем во все четыре угла горницы были воткнуты четыре стрелы и на каждой вздеты «сороковки» соболей.
Над дверью — и с внутренней и с внешней стороны — были прибиты кресты, а также и над окном. На лавку поставлена корчага с мёдом и две обливные кружки.
— Ну, кажись, всё, — оглядела удовлетворённо Михеевна покои новобрачных и уж направилась было к двери, да, оглянувшись напоследок, спохватилась: — Ахти мне батюшки, заметило голову-те. Сенька, беги в поварню, притащи четыре калача.
Отрок принёс калачи. Михеевна, вздев на левую руку, сама пошла и на каждую стрелу, воткнутую в угол, осторожно накинула по калачу, поправила «сорочки», отряхнула ладони. Перекрестилась.
— Вот теперь всё.
Отправилась к княгине, доложила умиротворённо:
— Сенник готов, матушка княгиня.
Венчал молодых сам епископ Андрей в новом первом каменном соборе Святого Спаса, построенном стараниями и содержанием молодого князя Михаила Ярославича. Епископ, обвенчав их, соединил руки и провозгласил мужем и женой, велев поцеловаться.
После этого он вручил Михаилу деревянную чашу с вином.
— Испейте, дети мои, из единого сосуда.
Михаил сделал глоток, передал чашу Анне, она, глотнув, вернула её ему. И так до трёх раз. После третьего отпития князь кинул чашу на пол и, наступив на неё ногой, раздавил. Вместе с ним наступила на неё и ножка жены.
Михаил молвил при этом:
— Пусть будут так растоптаны те, кто будет сеять меж нами раздор и нелюбовь.
— Пусть, — повторила тихо жена.
Присутствующие стали поздравлять молодых. Дружка Сысой, вынув засапожник, разрезал на блюде каравай. Епископ освятил хлеб и сказал:
— Отнеси родителям новобрачных, дабы вкусили они эти хлебы как символ будущего свойства и родственной приязни, и дабы были меж собой людьми одного стола и хлебосольства, и жили дружно, как зёрна единого колоса.
Сысой помчался во дворец с хлебами, где уже ждали его Ксения Юрьевна и князь Дмитрий Борисович с женой. Все они взяли по кусочку этого хлеба и, умакнув в соль, съели. И поздравили друг друга с породнением, и трижды поцеловались.
При этом Ксения Юрьевна отчего-то не сдержала слёз.