Ханский ярлык
Шрифт:
— Ну что ж, на ловца и зверь бежит. Идем на Бортнев, преломим копье с нетерпеливыми.
Юрий Данилович, приведя свое войско к Бортневу, встал лагерем. Поставил свой шатер, в котором обосновалась княгиня Агафья и сразу же занялась обустройством походного семейного очага. У шатра все время горел костер, на котором готовилась пища для князя. Агафья считала своим долгом самой кормить мужа из своих рук. Правда, все, что она умела, это лишь жарить на огне мясо да варить в котле пшенное хлебово. Но и это, намотавшись на морозе по дружинам, князь
— Спасибо, Гашенька, не знаю, чтоб я без тебя и делал.
От этих слов приятно становилось молодой княгине.
Рядом стоял и шатер князя Бориса Даниловича, который тоже пользовался гостеприимством княгини Агафьи, часто обедая у нее.
Кавгадый со своими татарами встал за лесом и бывал у князя лишь наездами. И князь и посол опасались соединять
Студень — декабрь. свои воинства в одном лагере — это неизбежно повлекло бы за собой ссоры русских с татарами, а там, возможно, и драки.
— Соединимся тогда, когда увидим полк Михаила! — так порешили они.
— Когда я сцеплюсь с ним,— говорил Юрий,— ты зайдешь к нему с хвоста. И он побежит как миленький. Вот тогда пускай вдогон своих головорезов.
— Михаила, наверно, надо пленить?
— Необязательно. В сече копье и меч не разбирают, кто князь, а кто рядовой воин. В бою все равны.
— Когда выступим?
— Как только подойдут новгородцы. Застряли в Торжке, никак не выступят, обжираются с голодухи.
Более трех недель прождал князь Юрий новгородцев. Столь долгое ожидание рати на морозе не шло на пользу воинам, у костров гудело недовольство:
— Он что, привел нас морозить? Мы ему тараканы?
— Боится, наверно.
— Ежели боится, незачем выступать было. У меня жонка вот-вот родить должна.
— У тебя жонка, а у меня дома кобыла жеребая, корова стельная. Заморозят бабы теленка, ей-ей, заморозят. В прошлом годе я только и уследил. Оне дрыхли, мокрохвостые.
— А може, опять уладятся, как тогда у Костромы?
— Да уж скорей бы мирились, че ли.
Кавгадый иногда затевал разговор о мире, но столь нерешительно, вяло, что Юрий с порога отметал мысль об этом:
— Никогда! Или я, или он.
Ханский посол невольно чесал в потылице1, помня наказ хана. И как ни прикидывал, получалось, что именно он будет виноват в случившемся. Кто бы ни победил. Узбек великим князем-то Михаила назначил и, если Юрий побьет его (а это, пожалуй, так и будет), то хан с него, с Кавгадыя, и спросит: «Я зачем тебя посылал? Как ты допустил до этого?»
Но если победит Михаил (хотя в это с трудом верится), попреков хана не избежать: «Как ты допустил до разгрома зятя моего?»
Куда ни кинь, кругом клин. Победа любой стороны грозила Кавгадыю неприятностями.
•Потылица — затылок, загривок.
«Чертов мальчишка,— думал он о Юрии.— Вожжа под хвост попала, закусил удила, ничем его не удержишь. Не был бы ты зятем хана, я б тебе показал».
Так и не мог решить для себя Кавгадый: чья победа для него выгодней? Лучше бы, конечно, опять разнять этих петухов, было б чем похвастаться перед ханом. Но ныне, судя по всему, оба настроены серьезно и уступать никто не хочет.
Долгое топтание полка на одном месте имеет большой недостаток: снижается боевитость воинов, появляется некое благодушие — а-а, ничего не случится.
Видимо, на это и рассчитывал Михаил Ярославич, выдерживая противника в поле на морозе.
Иван Акинфович предлагал бить союзников по очереди. Начать с москвичей, а потом повернуть на новгородцев. Но князь отмахивался:
— Погодь, погодь. Пусть до кучи сбегутся, тогда и почнем.
Приход новгородцев под Бортнев был встречен Юрием Даниловичем с удовлетворением, хотя и не без упреков:
— Ну наконец-то явились,— выговаривал он посаднику.— Сколько ж ждать можно?
— Мы надеялись, он пойдет на Торжок, и там укреплялись. А тут, в чистом поле, и обогреться негде.
— Ничего. Возьмем Тверь, обогреемся.
В шатер к Юрию Даниловичу были собраны все командиры — тысяцкие и даже некоторые сотские — для выработки согласованных действий.
Романец притащил откуда-то трехсвечный шандал, возжег свечи, чтоб было посветлее, и установил его на шаткий походный столик.
— Ну вот,— начал князь, обведя удовлетворенным взором присутствующих.— Мы все в сборе, завтра выступаем на Тверь. Пойдем мы таким порядком...
Увы, каким порядком они пойдут на Тверь, князь сказать не успел. В этот миг в шатер влетел Иванец с выпученными глазами и заорал:
— Тверцы-ы-ы!
— Чего орешь? Какие тверцы? Где?
— Они из-за леса налетели.
— Там же татары...
Все кинулись к выходу столь густо, что сорвали в дверях полог.
Тверской полк действительно налетел со стороны татар. Налетел неожиданно, когда доваривался в котлах ужин. Кавгадый, не желавший ничьей победы, увидел полк, во много превосходивший его отряд, принял, на его взгляд, самое верное решение: приказал санчакбеям1 бросить стяги и бежать. И сам поскакал впереди отряда, уводя его в сторону от поля предстоящей сечи. Татарские кони были резвы, тверским конникам удалось срубить у котлов лишь несколько замешкавшихся татар, за остальными лишь взвился белой пылью снежок. Однако нескольких удалось захватить в плен.
Столь стремительное бегство татар вдохновило конников великого князя, и на московско-новгородский полк они вымчались из-за леса, уверенные в собственном успехе.
Нет ничего губительнее нападения врасплох на лагерь, не то что не изготовившийся к бою, но давно уже забывший, зачем он здесь. Именно долгое стояние москвичей на одном месте и их уверенность в грядущей победе с такими союзниками, как татары и славяне, сослужило им худую службу. Они не сомневались, что тверичане ждут их за стенами крепости, а те свалились как снег на голову.