Ханский ярлык
Шрифт:
— Главное, чтоб он не вздумал опять звать орду,— наказывал Михаил Ярославич.— От него все ждать можно.
— Орду вряд ли он ныне позовет,— сказал Акинф.— Дю-| деня во Владимире все церкви пограбил, иконы ободрал.
Епископ и митрополит крепко пеняли за это Андрею Александровичу. Так что ныне он вряд ли решится.
Увидев подъезжавших, великий князь воскликнул с ехидством:
— Что? У Данилы кишка заслабила самому ко мне явиться?
На что Александр Маркович отвечал спокойно:
—
Александр Маркович слез с коня, передал повод кому-то из отроков, поклонился великому князю.
— Велено мне, Андрей Александрович, спросить тебя, зачем ты снова ссору затеваешь?
— Я? Ссору? — усмехнулся Андрей,— Это они на рожон лезут. Я иду в свой родной удел — Переяславль.
— Но ныне это удел Ивана Дмитриевича, которого сейчас нет там. Если б ты ехал один со слугами, но ты ведешь целую рать. Зачем?
Разговор обретал нежелательную для великого князя направленность, а посему он велел Акинфу:
— А ну, отгони ротозеев, развесили уши.
— А ну, кыш,— пошел Акинф, отгоняя не только простых воинов, но и даже милостников князя.— Вам сие слышать не обязательно.
И, отогнав всех, даже сам не стал подходить, шадя самолюбие великого князя, которому сейчас московско-тверской посланец будет выговаривать от имени своих князей вещи не совсем приятные.
Дождавшись, когда все удалятся на почтительное расстояние, Александр Маркович продолжил:
— Князю Даниле Александровичу ведомо, что ты, пограбив Переяславль, намерен идти на Москву и на Тверь.
— Хых, все-то ему ведомо, чего у меня и на уме не было. Князь Иван, уезжая в Орду, сказал, что не всю дань собрал.
— Добирать дань ты бы мог, Андрей Александрович, послать данщиков, зачем самому с полком ехать?
— Ты, я вижу, Александр, наторел на злоязычии. За этим ехал сюда, чтоб меня срамить?
— Что ты, Андрей Александрович, этого и в помыслах не было. Я ехал с мыслью примирить тебя с братом и моим князем Михаилом Ярославичем, чай, оба оне не чужие тебе люди.
— Не чужие, однако ж встают на пути у меня.
— Бережения лишь ради, Андрей Александрович.
— Это под Юрьевом-то Москву и Тверь берегут? — усмехнулся великий князь.
— Но их просил князь Иван Дмитриевич, отъезжая в Орду, поберечь его удел.
— Ишь ты. А мне небось ничего не сказал.
Александр Маркович пожал плечами на это, заговорив о другом:
— Андрей Александрович, разве мало наши земли потерпели в эти годы? Голод сколько весей выкосил, какая нам корысть ныне заратиться меж своими? Дьявола тешить?
Он умышленно не напомнил о Дюдене, дабы не сердить Андрея, приведшего эту напасть на Русь, сказал лишь о голоде. Но и это раздражило великого князя:
— А ты че мне с советами суешься, Александр?
— Боже сохрани, великий князь. Я лишь передаю слова твоего брата князя Данилы. Как мне сказали, так я тебе и говорю. Я лишь пересыл. Изволишь что ты им сказать, я передам и твои слова точно.
— Они что, действительно послали отряд мне за спину?
— Ей-богу, не ведаю, Андрей Александрович. Они ж со мной не советуются.
— Ври, ври больше. Все ведаешь.
Князь прошелся туда-сюда перед посланцем, подергал ус, хмыкнул каким-то своим мыслям потаенным.
— Я с тобой ничего не хочу им передавать. Нас поле рассудит. Ступай.
Александр Маркович пошел к коню, которого в стороне держал отрок, поймал за луку, сунул левую ногу в стремя, взлетел в седло почти как молодой.
Великий князь смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. Подошел Акинф.
— Ну как они там? — спросил князь.
— Кто?
— Кто-кто. Данила с Михайлой.
— Здоровы, слава Богу.
— Черта ли мне их здоровье,— разозлился Андрей,— Как они вообще? Верно ли, что мне за спину отряд послали?
— Не ведаю, князь.
— Ну, заладили, вороны: не ведаю, не ведаю,— передразнил Андрей,— Вели своему сыну Давыду на наш хвост уйти для подзора, не явятся ли они там. Береженого Бог бережет.
— Хорошо, Андрей Александрович, скажу Давыду.
— Да вперед дозорных поболе пошли, да чтоб не дремали. Кто уснет, повешу.
Выслушав Александра Марковича, князь Данила спросил Михаила Ярославича:
— Ну что? Станем к драке готовиться?
— Погодить надо.
— Чего годить? Слышал, сказал, мол, нас поле рассудит.
— Мало ли что он говорит. Грозит. Что ему еще осталось?
— Почему-то он спрашивал меня, правда ли, что ему за спину отряд послали,— молвил Александр Маркович.
— А ты ему что?
— Не ведаю, ответил.
— А он?
— А он не поверил. Сказал: «Все ты ведаешь».
— Значит, боится он,— сказал Михаил,— Откуда ж этот отряд выдумал? Пуганая-то ворона куста боится.
— Может, действительно послать кого пошуметь у него за спиной. А?
— Погодить надо, Данила Александрович.
— Экой ты, Миша, годилыцик.
— Ну пошлем кого. Они сцепятся там с владимирцами. И все тогда. Заратимся поневоле. А это ж, чай, не 'татары, тоже русские.
— Боишься рати?
— Крови русской проливать не хочу, Данила Александрович, оттого и боюсь. Мы ж христиане. Под Дмитровой тогда уговорились. Почему здесь не попробовать?
Обе стороны, опасаясь нападения, усилили дозоры. И опять дозорные быстро снюхались между собой, а в одном месте владимирцы с москвичами разложили на поляне совместный костер и грелись возле него и даже чего-то жарили и жевали совместно, перемывая косточки своим князьям: