Ханский ярлык
Шрифт:
— Берем лево... Так... Идем прямо... Теперь чуть право... Тише, тише, не спешим...
От него, впередсмотрящего, зависело благополучие движения: стоило одним полозом или колесом наскочить тарасе на кочку, как долговязое строение могло бы попросту упасть, опрокинуться. За задней стеной тарасы снаружи тоже шли толкачи, как на подбор самые здоровые и сильные мужи. В задней же стенке тарасы был прорублен внизу лаз внутрь, именно через него и входили в нее воины.
Осажденные, видя зловеще надвигавшиеся на крепость чудища, ничего не могли им противопоставить. Все пороки были разбиты, и воевода
«Ах, эта спешка,— каял он себя.— Ведь говорил же маршалу: надо рыть обводные рвы, через них бы не прошли эти чудища. Так нет: «Не надо, с двух сторон реки защищают, а с этих отобьешься». И вот, пожалуйста. С минуту на минуту враг будет на стене. Кто ж думал, что они явятся зимой».
— Прекратите стрельбу! — крикнул Стен воинам, без пользы осыпавшим тарасы стрелами,— Готовьтесь к драке, сбрасывайте их со стен, если хотите жить. Никакой пощады русам!
— Господин воевода, они уже бьют ворота.
— Стреляйте по ним.
— Но у них щиты.
— Сбрасывайте камни на них, лейте кипяток.
Последняя команда была неисполнима: отсутствовал кипяток в поварне, там только начали растапливать печи под котлами, в которых вода закипит разве что к обеду. Но кто мог предположить, что русы так скоро — всего за ночь — восстановят эти дома на колесах.
Но вот первая тараса подошла к стене, крыша ее поднялась и опрокинулась на кромку стены, образовав как бы мостки, по которым на стену ринулись славяне, грозно сверкая мечами. И началась потасовка, и полетели со стены воины, но не русы, а более свейские.
И уже бежали к стенам багорщики, метали вверх крючья с веревками, и уж густо лезли на стену воины по веревочным лестницам и тут же вступали в драку, зачастую не имея возможности из-за тесноты действовать мечом, схватывались за руки и начинали бороться. Слышались крики, ругань на русском и свейском языках, кряхтенье и вопли.
А там уже подбегали воины с деревянными лестницами. В ворота, орудуя копьями, лезли ладожане.
После высадки первых славян на стену и до окончания сражения прошло немного времени — вода в поварне и горя-чей-то не стала,— а Ландскрона, «Венец Земли», оказалась в руках русских. Гарнизон был частично перебит, а частью пленен.
Войдя в раж, хотели добить и пленных, но от князя прискакал воин с приказом: «Пленных не трогать!»
— Зачем они нам? — сказал тысяцкий.— Кормить?
— Будем кормить,— отвечал Андрей Александрович.— Но за работу.
Обезоруженных пленных вывели из крепости, сбили в кучу. Среди них был и воевода Стен, раненный в голову.
Подъехал в сопровождении гридей великий князь в яркожелтом лисьем малахае.
— Так, господа свей, мало вас мой отец учил, так ныне и мне довелось. Там,— указал князь на Неву,— мои воины долбят прорубь, в которой намерены вас топить. Но я решил дать возможность остаться живыми тем, кто этого желает. Для этого всего-навсего надо разрушить то, что вы выстроили на нашей земле — вашу Ландскрону, или, по-нашему, «Венец Земли». Вы себя венчали, а теперь развенчивайтесь.
Князь умолк, поискал взглядом в толпе пленных кого-то, нашел, сразу определив воеводу. Подъехал к нему.
— Ты неплохо командовал защитой, теперь покомандуй срытьем крепости.
— Никогда,— отвечал гордо Стен.
— Ну что ж, пеняй на себя,— вздохнул князь Андрей и, обернувшись, скомандовал: — В прорубь его.
Подбежали дюжие гриди и, заломив воеводе руки, потащили его на лед. Князь, щурясь недобро, спросил толпу:
— Кто еще хочет следом за ним? Выходите.
Никто не вышел.
— Тогда приступайте. Можете для облегчения использовать наш таран. Кто будет замечен в отлынивании от работы, немедленно последует за воеводой. Еда у вас своя, повар свой. В три дни чтоб на месте Ландскроны было ровное поле.
Когда ехали в лагерь, посадник сказал:
— Не управятся они в три дни.
— Пусть славяне помогут.
Новгородцы не только охраняли пленных, но и действительно стали помогать им разрушать крепость, чтобы скорее можно было отправиться домой. Никому не хотелось торчать в этих пустынных и тоскливых местах.
Ландскрону развалили, часть камней побросали в реку, часть разбили, искрошили, разметали. После срытия крепости полки отправились назад, уводя и пленных, которых решено было использовать для обмена. Только одного, самого крепкого, великий князь отпустил домой, и то лишь для того, чтоб он передал его грамоту. В ней князь предупреждал маршала, что и в дальнейшем с его притязаниями будут поступать так же, как с крепостью и с воеводой Стеном. Грамота кончалась советом взглянуть маршалу на свои уши: «...Видишь их? Нет. Вот так никогда не видать тебе и земли Русской». Не посрамил князь Андрей имени своего отца. Не посрамил, хотя и красовался в татарском малахае.
16. ОПЛОШКИ
Всякий уважающий себя удельный князь имел дружину. Кто большую, кто поменьше — в зависимости от средств, которыми располагал. А средства зависели от величины удела, с которого собиралась ежегодная дань, и, конечно, от количества народа, проживавшего на этой земле.
Поэтому каждый зорко следил за соседями, дабы при случае урвать себе кусочек земли или веску, а то и город, но ни в коем случае не дать ограбить себя.
Федор Ростиславич болезненно переживал потерю Переяславля, хотя старался не показывать вида. Именно поэтому решил он вернуть себе Смоленск, где сидел когда-то до женитьбы. Не важно, что там княжил его родной племянник Александр Глебович, важно, что это его дедина — Федора Ро-стиславича, там он родился, там вырос. И он, вооружив дружину, отправился в Смоленск, послав с дороги племяннику грамоту: «Ступай из моего города».
Но, подойдя под стены Смоленска, получил дерзостный ответ от племянника-сопляка: «Милый дядя Федор Ростиславич, ты заблудился, твой город у тебя за спиной и называется Ярославлем».
— Ах ты, щенок желторотый,— воскликнул в гневе князь Федор и повел дружину на приступ.
Однако «щенок» ответил такой густой стрельбой из луков и копий, что вынудил ярославскую дружину откатиться назад, потеряв несколько человек убитыми и волоча за собой того более раненых. Досталось и самому князю: стрела пробила ему правое ухо, поднырнув под бармицу. Чуть бы левее — угодила бы в глаз.