Характеристика
Шрифт:
…Ну пошли страсти-мордасти! Хотя, видно, девушка эта с характером, точно…
— Зоя как только присела, я к ней, кое-как одела, она почти нагишом, вся в каплях дождя, как ртутью покрытая, ужас! Представляете, выходим на дорогу, и такси!.. А утром у нее пневмония. Я — «скорую», дождалась врача. Рецепт у него из-под руки вырвала и в аптеку, а Зоечка чувствует, что я еще не ушла, и мы одни с ней в комнате, подозвала меня, говорит: «Что врач прописал? Лучше бы ты мне из своей лаборатории принесла чего-нибудь посильнее, и у всех забот поубавится». Представляете, какая она?! Ой, это карма, точно, она в нирвану хочет уйти.
…Взял я это на заметку. Ан нет, кармы ваши — это после смерти, а жизнь сильнее, молодое тело крепкое, поборет все недуги, вот так. Ковачев примерно сказал то же. Родичи хотели ее отвезти в другой округ, там тетка какая-то ее, больно боевая, бралась выбить Зое дурь из головы. Несчастная девушка отказалась. Чудно, но ее дядя поддержал — Чука, говорит, лучший лекарь, да и время работает на нас…
Ох, ошиблись мы, старые дураки. Зоя все ж раздобыла через два месяца, что хотела…
Скончалась она тихо, в местной больнице…
Соревнование самопожертвования — она и Румен. В мыслях я уже не могу отделить их друг от друга. И Ковачев не может.
В деле подшито предсмертное письмо. Сплошь каракули, слова с листка убегают, о смысле только гадать остается. В последние свои минуты она просила об одном: похоронить ее в пустом гробу Румена.
Пасковы дали официальное согласие.
Так завершилась эта печальнейшая история.
Как Ковачев рассказывал? В древности строители, вроде для того чтобы дело их пережило века, замуровывали в фундамент самую красивую девушку или юного героя. В нашу стройку Зоя и Румен вложили душу. А то все «внесем свой вклад»… Проценты, кубометры, километры… Теперь у Чуки есть своя легенда, свой завет для потомков, вот так.
Перевела Марина Шилина.
Димитр Живков
ЖЕЛТЫЙ ШЕЗЛОНГ
На старинном фасаде, рядом с круглым чердачным оконцем, красовалась надпись: «Вилла «Чайка». Белые буквы рельефно вырисовывались на стене цвета морской волны. Странной казалась Малчо эта причудливая вилла-птица, устало опустившаяся против их стройки, за много километров от моря. Над островерхой кровлей вращался под ветром жестяной петух, и парень сразу подумал, что в этом доме живет какая-нибудь важная персона. Так оно и оказалось.
С утра, когда Малчо только-только натягивал свою брезентовую робу, из застекленных дверей голубого дома вышел солидный мужчина в ослепительно белом костюме. «Да, в такой одежке на стройке не будешь работать», — сказал себе парень, провожая взглядом представительную фигуру заспешившего к центру города. В правой руке владельца виллы весело покачивался кожаный портфель, и кто может сказать, что за важные вещи были в нем.
О таких людях отец Малчо, свиновод сельскохозяйственного кооператива «Червена могила», говорил однозначно: «портфельщики», не делая между ними дальнейшего различия. По размерам портфеля он прикидывал только, сколько бы можно втихомолку спрятать туда ягнят или поросят: одного или двух. Если человек ходил с авторучкой в кармане или с тростью, отец неизменно именовал его «писателем» или «палководцем». Каждому, таким образом, подбирал он соответствующее прозвище, за что самого его и окрестили «кумом».
Не хотел бы Малчо воспринимать все так же поверхностно, как его отец. За явным, видимым он всегда стремился сыскать какой-нибудь скрытый смысл, для всякой вещи понять подоплеку. «Вот, скажем, я: маленький, но с большой головой. Когда я родился, отец назвал меня Малчо, малыш. И действительно, я вырос большой, а остался маленьким. Вот ведь как получается. Есть во мне скрытый смысл, и это куда важнее!»
Все имеет свой смысл, во всякой вещи, кроме лица, есть и изнанка. Человек как карта, которую надо открыть. И всякий человек того заслуживает. К этому убеждению Малчо пришел не путем изнурительной мыслительной работы, поглощающей энергию и нервы ученых людей. Открытие инстинктивно возникло в его большой голове.
Если бы Пешо Длинный спросил, что так влечет его в доме-птице, Малчо, пожалуй, едва ли бы объяснил. Скорее сказал бы: «Тут есть скрытый смысл». Если приятель умный, сам поймет. Но Малыш и себе не признался бы в том, что не только морская голубизна старинного фасада делает взгляд тревожным и нетерпеливым, как у заждавшегося на суше морского волка. Вот уж несколько дней, лишь только солнце зависнет над большой трубой виллы, из-за стеклянных дверей появлялась девушка. Спускалась по каменным ступеням и осторожно, чтобы не занозить ноги, проходила в зеленый сад. В эти минуты ее белая блузка с красной юбкой на зеленом фоне были для Малчо словно трехцветное знамя, которое парень готов был бы вскинуть над головой обеими руками. В глубине сада, немного в стороне от тенистых деревьев, поблескивал синеватый круг наполненного водой бассейна. Девушка садилась в желтый шезлонг и склоняла голову над книгой. И так повторялось изо дня в день. Когда припекало, сна раздевалась, оставаясь в купальном черном костюме. Юбка и блузка, ненужные более, летели в траву. Время от времени, ударяя по воде то одной, то другой ногой, девушка разгоняла по воде волны.
— Не перегрелась бы на солнце, — покачал головой Малыш, глядя на ее белое тело.
— Она меня дразнит! — буркнул Пешо и пристукнул по кирпичу мастерком. Известь брызнула ему в лицо, но он не обращал на это внимания. Девушка ни разу не посмотрела в их сторону, вот что его задевало. — Ишь, лежит, читает… Работать мешает, а, Малыш? Даже не взглянет, как мы тут работаем.
Малыш черпнул мастерком раствор. Невозможно понять, чем именно мешает им девушка в шезлонге. Она мирно читала. Если бы еще действительно подразнила, посветила б в глаза зайчиком, можно было бы сердиться. Да он не возражал бы и против зайчика, только наклонил бы пониже голову, солнечный зайчик играл бы в волосах, а он продолжал работать. Он сказал возбужденно, будто плеснул воды на горячие кирпичи:
— Есть, знаешь, книги, которые не позволяют с ними расстаться. Захватят и держат, как в узде. Пока не дойдешь до последней страницы. А потом жалеешь, что быстро прочел. Хочется от нее еще и еще чего-то.
— Знаю! — перебил Длинный. — Только пусть дома читает. Тут она только раздражает!
— В доме? — переспросил Малыш. Меньше всего ему хотелось, чтобы девушка ушла.
Около бассейна, видно, вились мухи, и она отгоняла их, хлопая рукой по голым ногам. Звук едва достигал слуха, но Малчо почему-то воспринимал хлопки как пистолетные выстрелы, от которых хотелось укрыться за кирпичной стеной.
— Нечего туда глядеть! — потребовал Пешо. — Только и вертишь головой! Учись строить! Смотри, как держать мастерок! Что ты его так зажал?! Вот, смотри!..
Длинный загреб цемент, приготовившись показывать. Взял кирпич и бережно положил поверх раствора, затем пристукнул слегка рукояткой.
— Когда положишь кирпич, пристукни его мастерком, чтобы прихватил цемент, и проверь потом… Теперь покажи, как я тебя учил.
— Я понял!
— Понял! — передразнил Пешо. — Покажи, чтобы я видел, как ты понял. Чтобы мог на тебя рассчитывать, если куда-нибудь отлучусь.