Характеристика
Шрифт:
— Обычное дело! — ответила она неопределенно, давая понять, что разговор не состоится. Не потому ли несколько дней подряд она заставляла с несвойственным ей упрямством повторять Петю: «Моя мама — самая добрая, моя мама — самая добрая…» В его розовых губешках звук «р» получался картаво — от серьезности не осталось и следа, все превратилось в забавную игру, повторение слов. Но мой вопрос оставался без ответа… Решив отдохнуть, я сделал остановку. Значит, городские кумушки глазом не моргнув объявили, что связь Жанны и Дасева не вчера началась. Жанна появилась в городке месяц спустя после приезда доктора. Ребенка не таила, однако, кроме его имени, никому ничего
Шоссе проснулось задолго до меня. По его выгнутой спине неслись, обгоняя друг друга, десятки машин. Плавясь в улыбке, солнце всплывало над горизонтом, воздух теплел. Нас с Жанной разделяли каких-то пятьдесят километров, и я ехал тише. В душе поулеглось, и дважды я было развернулся. Но в третий раз сам на себя озлился, переключил на четвертую, машина полетела вперед. В конце концов, что особенного? Проезжал мимо, решил повидаться. Если она с Дасевым… Поздороваюсь, поздравлю… Жанна заметила меня первой из окна своей комнаты. Мотор еще не замолк, а она уже бежит к машине. Удивленная и счастливая. Обняла меня:
— Я так рада, что ты приехал! Так рада…
Тем временем я украдкой осмотрел из конца в конец просторную автостоянку. Красных «Жигулей» Дасева не видно. Не было их ни перед отелем напротив, ни в ближних улочках. Дальше взгляд упирался в пояс деревьев. Я почувствовал себя обманутым и грубо развел руки Жанны.
— А где наш доктор Дасев? — Я смотрел на нее в упор. Ни тени смущения. Пожала острыми плечами, засмеялась.
— Какой Дасев? — в ту же секунду сообразила, смущение длится недолго — всплеснув руками, беззаботно тараторит: — Ну, ну, не сочиняй! Что ему здесь делать? Он давным-давно отдыхает где-нибудь в горах с женой.
— Ах, женат…
— Два года. Но ее распределили в соседний городок. Еще год — и съедутся. Какая красотища, да? — Она снова как маленькая девчонка. Ластится у плеча, укоряя: — Взял бы недельку за свой счет… Тебе дали бы, точно! Одной — тоска зеленая! Купаться холодно, в комнате — не усидишь…
Я поднимаюсь с ней по крутым ступеням… Только перемахнуть через парапет — полетишь как птица. Такая во мне легкость, так все замечательно, что, не удержавшись, склоняюсь к Жанне, обнимаю мою девочку, взяв ее на руки. Она смеется, целует меня, не обращая внимания на обалдевшую администраторшу, требует нарочито звонко:
— Пусти, уморишься! Пусти-и!..
Отпускаю, различив в глубине коридора русую головку Пети, а спиной к нам сидит на корточках мужчина. Пацаненок верен себе: невзирая на возраст, наскакивает на него, усердствуя, ерошит остатки волос на оплешивевшей голове. Тот пытается откупиться какой-то игрушкой, но руки у него опускаются, незнакомец сдается.
— Это дядя Симо! — указывая на мужчину, Жанна заторопилась освободить его от нашего сумасброда. Мальчишка, завидев нас, раскинул руки, спешит навстречу, рот — до ушей. Крепко прижимаю его, — господи, легкость во мне какая! — подтрунивая, шепчу на ухо:
— Здорово ты лыску общипал?
— Не-а, не успел! — Сидеть у меня на руках уже невмоготу, начинает брыкаться, приходится отпустить Петушка на пол. Незнакомец подходит, подает руку. Внешне он приятен. Жанна так и осыпает его знаками внимания… А не сбросить ли через парапет эту плешь?
— Это наш дядя Симо! — повторяет Жанна, нежно держась за его локоть. — Дядя Симо живет в комнате рядом. Дядя Симо — большой друг Пети. Петр, кончай бузить! Подойди к нам!..
Между прочим, этому «дяде» от силы лет тридцать пять. Невысокий, полнеющий, круглолицый. Ему, конечно, не терпелось меня порадовать, и потому с места в карьер он стал хвалиться, как много общих тем для бесед они нашли с Жанной, как вместе обедали, как вчера искали Петю в парке… Я возненавидел его сразу и от души. А потом… Было за полдень, Петя спал, и мы могли понежиться втроем на солнышке часик-другой. Я решил выехать обратно, как только стемнеет, и поэтому слушал их разговоры бесстрастно. Не пойму отчего, но эрудиция «дяди» стала меня раздражать. Слишком он выпендривается. Прервал его, вызывающе спросив:
— Сезанн лучше Моне? Я вас правильно понял? А Ван Гог?
— Вопрос вкуса, молодой человек, — затряс он неопределенно головой. — Не будем забывать, однако, что Клод Моне — один из основоположников импрессионизма. Его насыщенные светом пейзажи, с таким осязаемым ощущением солнца и воздуха, недосягаемы.
Зрачки Жанны расширились, взгляд, адресованный «дяде», стал каким-то особенным. Симо все лепетал, а она прямо впивалась глазами в его губы. Мне стало не по себе, парировать нечем, захотелось тотчас встать и уйти. В этот момент из открытого окна послышался плач проснувшегося Пети. Жанна встрепенулась и побежала наверх. Я отправился за ней и, пока она одевала малыша, стоял молча, прислонившись к косяку.
— Ну и?! — Я ждал от нее оправданий, уверений в том, что с этим «дядей» у них нет ничего общего, что это банальный плешивый дурак и она выслушивает его рассуждения от нечего делать. Или хоть скажет, что…
— Подай мне пуловер! — Она даже головы не повернула, что-то ища в чемодане. — Куда же я сунула его тапочки? Петька, где твои тапочки?
Все в ней — лицо, неспокойное тело — жило в стремительном порыве. Петя скакал по кровати, тянул время, и она пару раз легонько шлепнула его по щечке. Малыш сморщил носик, изобразив обиду, затянул: «Ой-ой-ой, болит, болит!» Из груди Жанны вырвался утомленный вздох, взгляд метнулся через окно — в парк. Скамейка, на которой восседал «дядя», из комнаты не видна, но по всему я понял: взгляд предназначался ему. Во мне все перевернулось, и, не успев потушить злость в голосе, я почти крикнул, шагнув вперед:
— Ты хочешь уехать со мной?! Сегодня! Немедленно!
— Хочу! — в ответ завопил Петя и запрыгал еще азартнее. — Хочу мороженое, хочу пирожное…
Молчание Жанны мне казалось вечностью. Я почувствовал ее взгляд, поднял голову. Изумление сменялось в ее глазах озорными зарницами. Мне послышалось в ее мягком голосе скрытое удовлетворение:
— Хорошо, раз ты хочешь! Мне и самой здесь не отдыхалось! Все, собираюсь!
Мы отъезжали через час с лишним. «Дядя» пришел проводить, нескончаемо тряс руки на прощание. Я нарочно не отходил ни на шаг и слышал, как он рассыпался в любезностях:
— Адрес мой, Жанна, у тебя есть! Если понадоблюсь, пиши. Да и в гости — милости прошу, раз есть у вас машина.
— Да, да, — соглашалась она, ничуть не собираясь отпускать его руку. — Спасибо за все, напишу!
Я почти сразу переключил на четвертую, циклопический коробок отеля скрыл первый поворот, исчез машущий «дядя». По обеим сторонам шоссе метались ветки деревьев, за ними поля гнули к горизонту свои спины. Чернела свежая зябь, желтел несобранный урожай. Я глянул на спидометр: если так держать, к ужину будем дома. Хотя к чему спешить? Жанна со мной. Сидит рядом, задумалась. О чем? В этом терракотовом платье она на зависть женственна.