Хасидские истории. Поздние учителя
Шрифт:
Новая и достаточно необычная ситуация сложилась в случае с рабби Ѓиршем из Жидачева, чьими учителями были Провидец из Люблина, а также рабби из Сасова и рабби из Козниц. Все братья и племянники рабби Ѓирша составляли большую семью, которая вместе с тем была общиной, главой которой рабби Ѓирш и являлся. Между братьями существовала очень тесная внутренняя связь, и когда, как гласит легенда, рабби Ѓирш, старший из братьев, очень серьезно заболел, то один из его младших братьев, объявив, что рабби Ѓирш «нужнее здесь, на земле», предложил небесам себя в замену, и его жертва была принята.
Рабби Ѓирш был самым истинным каббалистом из всех учеников Провидца из Люблина, в том числе и в своей повседневной жизни. Он не мог поднести стакан воды к губам без каваны, не сосредоточившись на каббалистическом значении действия в момент его
Его неприятие верховенства в любой форме или каких бы то ни было притязаний – либо для себя, либо для другого цадика – имело непосредственную связь с его общими воззрениями. Он был твердо убежден, что хасид, считающий своего рабби единственным истинным рабби, на деле является идолопоклонником; все же, что нужно хасиду, это найти себе рабби, который соответствовал бы его потребностям и складу характера, такого рабби, который мог бы оказывать ему помощь сообразно его личным надобностям.
Рабби Йеѓуда-Цви из Роздола (ум. 1847), племянник рабби Ѓирша, развивал взгляды своего дяди относительно статуса цадика с учетом собственного неверия в свои силы. Он осознавал, что не обладает могуществом цадиков былых времен, которые были в состоянии изменять мир. Принципом, определяющим состояние его души, была уступка своего пространства, сдача своих позиций. Он определял свой принцип как «ничто», или «несущественность» и полагал, что его подход также необходим для существования этого мира.
Рабби Ицхак-Айзик из Жидачева (ум. 1873), также племянник рабби Ѓирша, не уделял особого внимания статусу цадика, но при этом подчеркивал положительный фактор взаимоотношений цадика со своими хасидами, которые, во-первых, основываются на принципе взаимных уступок и, во-вторых, должны интерпретироваться с учетом зачастую неверно понимаемого авторитета, которым цадик пользуется у хасидов и который не является независимым фактором, но обусловлен религиозными воздействиями, равно как и является составным элементом таких воздействий.
В целом мы можем утверждать, что школа Жидачева внесла существенный вклад в дело критической оценки всей сферы взаимоотношений, существующих между цадиком и хасидами, и способствовала их новому и более точному определению.
Школа Пшисхи, возникшая в Люблине, и школа Коцка, начала которой зародились в рамках школы Пшисхи, представляли собой крупные, независимые общинные структуры. Но невозможно должным образом осознать всю значимость этих школ, не познакомившись с их основателем, известным под именем Йеѓуди.
Йеѓуди звали, как и его учителя, Яаков-Ицхак, но поскольку считалось неподобающим кому бы то ни было использовать имя учителя в его присутствии, то его и стали звать просто Йеѓуди, то есть Еврей (на иврите). Это прозвище настолько привилось, что со временем даже цадики стали называть рабби из Пшисхи просто Святой Йеѓуди, то есть Святой Еврей. Имя это, однако, весьма символично и соответствует непростому характеру этого человека. Еще мальчишкой Йеѓуди отказывался молиться в установленные часы и в компании других хасидов. Не помогали ни упреки, ни взбучка. Но потом его отец заметил, что после наступления темноты мальчик забирается на крышу дома молитвы и молится у чердачного окна – и так день за днем. В более старшем возрасте он пристрастился молиться в амбаре, где его никто не мог видеть. Уже тогда он пользовался репутацией знатока Талмуда, но никто не имел даже представления о том, как он служил Богу в сердце своем. Считалось, что он не бывает в микве, поскольку никто не видел его в компании тех десяти или более человек, которые спускались на глубину девяноста ступеней, чтобы окунуться в ледяную воду. Они ходили группами, чтобы не так боязно было спускаться по бесконечным скользким ступеням, а также чтобы раздуть огонь и хоть немного согреть воду. Но Йеѓуди ходил в одиночку, окунался, не разводя огня, потом так же тайком возвращался домой и принимался за изучение каббалы. Случалось, что на рассвете молодая жена Йеѓуди находила его лежащим без чувств, лицом на книге.
Родители его жены жили в городе Апты, и в то время там же жил рабби Моше-Лейб из Сасова. Молодой хасид заинтересовал рабби, потом он ему понравился, а потом рабби оказал огромное воздействие на чувствительную и скрытную душу Йеѓуди. Вскоре величие души Йеѓуди стало известно и рабби Авраѓаму-Йеѓошуа Ѓешелю из Апты. На протяжении многих лет он учил детей в окрестных местечках. Тогда он исполнился влечением к смерти, которую считал высшей ступенью бытия. Правда, он не был уверен, являлось ли это стремление божественной истиной или самообманом. Он принялся искать опору и наставника; рассказывают, что именно тогда рабби Давид из Лелова и привел его к Провидцу из Люблина.
Рассказывают также, что в Люблине его приняли как долгожданного сотоварища, и на его душу снизошло успокоение. Если вспомнить беспокойные годы его юности, то становятся понятными его слова, что только в Люблине он научился засыпать с наступлением ночи. Однако Провидец из Люблина был не таким, как его прежний учитель, Магид из Межерича. В нем не было той великой ясности, которая вызывает безграничное доверие учеников. Магид из Межерича помогал своим ученикам построить здание своей жизни, причем для каждого выбирался подходящий строительный материал. А Провидец жил в мире своих собственных духовных побуждений, величайшим из которых было его «провидение». Его смирение – хотя и смирение его было страстным, под стать всем прочим свойствам – побуждало его время от времени искать компромисс между личным миром и окружающим миром, хотя он так и не мог до конца понять ни людей вроде Йеѓуди, ни особенностей их характера, поскольку был лишен одного важного свойства человеческой натуры: умения в глубине души доверять душе другого человека. Йеѓуди же, в свою очередь, так и не смог осознать наличие у Провидца этого недостатка. Вот почему отношения между этими двумя людьми были одновременно и близкими, и отстраненными.
В конечном итоге Йеѓуди основал свою общину, и хотя такой шаг был сделан по прямому совету учителя, это только усилило недоверчивость Провидца. При участии рабби Бунима, который был соучеником Йеѓуди, а затем стал его учеником, эта община превратилась в школу Пшисхи. Но главным в своей жизни Йеѓуди по-прежнему считал отношения с рабби из Люблина, несмотря на все конфликты и разочарования, и он вновь и вновь предпринимал бесплодные попытки наладить эти отношения.
Йеѓуди начал свой самостоятельный путь в тени конфликта с учителем, и после нескольких лет колебаний люди потянулись к нему. «Встаньте на истинный путь! – взывал он к ним. – Не медлите, ибо час приближается, и нет времени для нового переселения душ. Избавление близко!» Говоря это, он имел в виду, что накануне избавления у человека нет возможности стремиться к новому перевоплощению и что он должен не медля сделать решающий шаг, совершить над собой решающее усилие и встать на истинный путь. Йеѓуди находился на противоположной стороне того мира магического, в котором пребывали Провидец и его ученики, пытавшиеся достигнуть мессианской сферы путем воздействия на события нынешнего дня; в отличие от них, он не хотел ускорить наступление конца, но стремился подготовить человека к его наступлению.
Рабби Ури ѓа-Сараф из Стрельска говорил о нем, что Йеѓуди «хотел дать людям новый путь: соединить учебу и молитву в единое служение». Рабби Ури далее сказал, что такого никогда прежде не бывало, – но я считаю, что в самом начале хасидского пути все именно так и было, да только исчезло к этому времени. А заключил рабби Ури такими словами: «Но он умер в самый разгар своих трудов, так и не завершив начатого».
Самое тяжкое обвинение, выдвигавшееся против Йеѓуди его противниками, заключалось в том, что он не молился в установленные часы, но ждал, пока его охватит желание совершить молитву. Все это было не чем иным, как первым необходимым следствием его стремления к концентрации. У него так и не появилась возможность развить дальнейшие следствия, потому что он умер в расцвете сил, не дожив и до пятидесяти лет, за два года до смерти своего учителя. Согласно одной легенде, Провидец повелел ему умереть, чтобы через его посредство получить сведения из высшего мира относительно того, каким должен быть следующий шаг в его грандиозном мессианском начинании.