Хасидские предания
Шрифт:
из Первоисточника всего сущего - на это способен лишь истово
верующий мистик-праведник, становящийся средоточием челове-
ческой общности.
Возможно, именно эта миссия цадиков и побудила Мартина
Бубера обратиться к изучению хасидских источников. Усмат-
ривая в хасидизме одну из высших исторических реализаций
Израиля, Бубер не только собрал, перевел, истолковал и издал
многочисленные тексты хасидской традиции, но и сам внутренне
переменился,
благочестие, как хасидут открылся мне. Я постиг идею совершен-
ного человека. И тут же почувствовал себя обязанным сообщить
миру эту идею", - писал Бубер. Именно в совместной жизни
хасидской общины видел он образец общности людей, где ут-
верждается беседа между Я и Ты. В мире хасидизма возникло
прозрение великого еврейского философа о диалоге-беседе. "Я
несу в себе дух и кровь тех, кто создавал его [хасидизм], - писал
Бубер, - и из крови и духа он обновился во мне".
"Хасидские предания" - это незамысловатые истории "прос-
тецов" из еврейских местечек Галиции и Волыни, это книга
о важном, но забытом. Не только потому, что историческое
время и культурная среда, породившие эти притчи, безвозвратно
канули в прошлое, но и потому, что современному человеку
приходится переступать через себя, чтобы вслушаться в слова
темных неучей, о чем-то настойчиво говорящих ему.
Рассказывание легенд о цадиках - неотъемлемая часть хасид-
ского образа жизни, такая же, как визиты к наставнику и постоян-
ная восторженная радость от соблюдения заповедей, предписан-
ных Торой. Поэтому хасидские предания - это своеобразная
квинтэссенция хасидизма, явленная в чудесном ракурсе легенды,
нереальной и реальной одновременно, сказочно живой, то есть
живущей более интенсивно, чем это возможно в сфере историчес-
кой обыденности. Исторический хасидизм присутствует в легенде
в преображенном виде, сохраняя для религиозного чувства лишь
существенно важное и созвучное ему.
Хасидские предания чрезвычайно кратки, но очень динамич-
ны. В них воплотился выбор хасидов: отгородившись от мира
и избрав лишь веру в Святого Израилева, они обрекли себя на
сознательное самоограничение, суровость, лаконичность. Но ве-
ра дарует радость, и поэтому веселятся хасиды, пляшут и пьют
водку. Отдалившись от мира, они обрели мир (во всех тех
смыслах, какие имеет это слово в русском языке).
Несмотря на ярко выраженную конфессиональную (и по сти-
лю, и по содержанию) идентичность хасидских преданий, их
архетипы уходят в неизмеримую глубину веков, что наделяет
данные легенды новым аспектом вечной актуальности. Эти ар-
хетипы отразились в безбрежном море литературных памятни-
ков, возникших в разные эпохи, в разных странах и в рамках
разных религиозных традиций. Сам Бубер указывал на типологи-
ческую близость хасидских преданий с "Цветочками Св. Фран-
циска Ассизского", "Золотой Легендой" Якова Ворагинского,
историями о буддийских монахах и о мусульманских суфиях.
Вспомним и о патериках, первыми из которых были "Лавса-
ик" Палладия Еленопольского и "Луг духовный" Иоанна Мосха,
сыгравших столь важную роль в христианской культуре. Эти
произведения близки и по жанру. Они представляют собой леген-
дарные рассказы или легендарные анекдоты. Рамки здесь нестро-
гие: иногда рассказ разрастается до повести, иногда анекдот
сжимается до короткого изречения. Гораздо важнее другое: все
эти тексты воплощают непосредственные акты веры, живой,
простой, искренней, бескомпромиссной. Воплощение это всегда
очень лаконично и конфессионально конкретно. Именно от этого
зависят форма и стилистика каждого из текстов.
Кроме того, перед нами сочинения о простецах или тех, кто "не
выше простецов". "Братья мои дорогие, - говорит Св. Франциск,
– возблагодарите Бога, которому угодно было устами простецов
открыть сокровища божественной премудрости, ибо Бог раскры-
вает уста немым и дает языку простецов говорить премудро"'.
И Баал Шем Тов, этот хасидский божественный простец
в коротком овчинном полушубке, какой носили крестьяне При-
карпатья, постоянно общается с простыми людьми, которых
ценит выше книжников. А кроме того, пляшет и пьет с ними
в трактирах, шутит, юродствует. И снова вспоминается Св.
Франциск: "И что такое слуги Господа, как не скоморохи Его,
которые должны растрогать сердца людские и подвинуть к ра-
дости духовной?"^
Никакой специальной литературной формы у хасидских пре-
даний, даже как у устного жанра, не существовало. Пересказывая
их, Бубер, возможно сознательно, но скорее всего чисто инту-
итивно, приходит к той совершенной форме, в которую подобные
рассказы о простой, чистой и идеальной вере не раз облекались