Хайди
Шрифт:
Тут жил Петер-козопас, одиннадцатилетний мальчишка, который каждое утро забирал коз внизу, в Деревушке, и гнал их наверх, на высокогорные пастбища, где они могли до вечера пастись на сочном разнотравье; затем Петер со своими легконогими животными снова сбегал вниз, издавал в Деревушке пронзительный свист, засунув пальцы в рот, и владельцы приходили на площадь разбирать своих коз. Приходили в основном мальчишки и девчонки, ведь миролюбивых коз никто не боялся, и всё лето напролёт это были единственные минуты, когда Петер мог побыть со своими ровесниками: всё остальное время дня он проводил с козами. Правда, дома у него были мать и слепая бабка, но, поскольку по утрам он вставал очень рано, а возвращался из Деревушки очень поздно, стараясь подольше побыть в компании сверстников,
Дета подождала минут десять, озираясь по сторонам, не покажутся ли где дети с козами, но их нигде не было видно, и она поднялась по тропе немного выше, откуда лучше просматривались все высокогорные луга сверху донизу; отсюда она поглядывала то туда, то сюда с большим нетерпением на лице и в движениях. Между тем дети приближались, сделав большой крюк, потому что Петер знал многие места, где его козам было чего пощипать с кустов и веток; вот он и гнал своё стадо окольными путями. Поначалу дитя с трудом карабкалось за ним по склону, напрягая все силы и пыхтя от жары и неудобства в своих тяжёлых доспехах. Девочка не говорила ни слова, но внимательно смотрела то на Петера, который без малейших усилий прыгал с места на место своими босыми ногами в лёгких штанах, то на коз, которые ещё легче перебирали тонкими, стройными ножками, перескакивая через кусты и камни и взбираясь на крутизну. Тут она уселась на землю, торопливо стянула с себя башмаки и чулки, снова встала, выпуталась из красного платка, расстегнула курточку, быстро стряхнула её с себя и принялась расстёгивать следующую одёжку, ведь тётя Дета, простоты ради, надела на неё воскресную одежду поверх повседневной, чтобы не пришлось нести её в руках. Молниеносно была сброшена и повседневная кофтёнка, и вот уж дитя осталось в нижней юбочке, с наслаждением потягиваясь голыми руками из коротких рукавов рубашки и подставляя их ветру. Потом она уложила все вещи в аккуратную кучку и вприпрыжку пустилась догонять Петера и его коз, чувствуя себя легче всей остальной компании. Петер не обращал внимания на то, что делает отставшая девочка. Но теперь, когда она, раздевшись, догнала его, он весело ухмыльнулся во всё лицо и оглянулся назад, а когда увидел внизу кучку её одежды, то расплылся в улыбке ещё шире, растянув рот от уха до уха, но ничего не сказал. Почувствовав свободу и лёгкость, девочка теперь заговорила с Петером, и он тоже разговорился, отвечая на множество вопросов, ведь ребёнку хотелось знать, сколько здесь коз, куда он с ними идёт и что делает там, куда их пригонит.
Так дети наконец добрались вместе с козами наверх, до хижины, и предстали перед тётей Детой. Но та, едва завидев всю компанию, возмущённо закричала:
– Хайди, что ты наделала? Что у тебя за вид? Где твоя курточка, где вторая и где платок? А башмаки я тебе купила совсем новые сюда, на гору, и связала тебе новые чулки – где это всё? Ничего нет! Хайди, что такое, куда ты всё подевала?
Девочка спокойно показала под гору:
– Там!
Тётя проследила за её пальцем. И верно, там что-то лежало, а поверх виднелось красное пятно – должно быть, платок.
– Ах ты, горе моё! – в волнении воскликнула тётя. – Что это взбрело тебе в голову, зачем ты всё сняла? Что такое?
– Мне это не нужно, – заявила девочка, не выказывая никакого раскаяния в своём поступке.
– Ах ты, несчастная, неразумная Хайди, ты что, совсем ничего не понимаешь? – продолжала сокрушаться тётя. – Кто ж теперь пойдёт за твоими вещами, это же ещё полчаса! Петер, сбегай-ка быстро, принеси мне вещи. Что ты стоишь и таращишься на меня, будто прирос к земле!
– Я уже и так припозднился, – неторопливо сказал Петер, не двигаясь с места, откуда он, засунув руки в карманы, наблюдал взрыв тётиного негодования.
– Ты же всё равно только стоишь, выпучив глаза, и ничего не делаешь! – прикрикнула на него тётя Дета. – Иди сюда, я тебе что-то дам, вот, смотри! – Она показала ему новый пятачок, который так и сверкнул ему прямо в глаза.
Петер тут же сорвался с места и понёсся вниз по альму, прямиком, не разбирая дороги, и мигом очутился у кучки одежды, подхватил её и примчался к тёте так быстро, что той оставалось только похвалить его и отдать монетку в пять раппенов. Петер сунул её в карман поглубже, просияв во всю ширину лица, поскольку такое богатство перепадало ему нечасто.
– Ты можешь донести эти вещи до Дяди, всё равно ведь туда направляешься, – сказала Дета, уже поднимаясь по склону, который вздымался сразу за хижиной Петера-козопаса.
Тот послушно взял это задание на себя и последовал по пятам за идущими впереди, обхватив узел левой рукой и помахивая прутиком в правой. Хайди и козы радостно скакали рядом с ним. Так через три четверти часа вся эта процессия добралась до того уровня альма, где на выступе горы стояла хижина Дяди, открытая всем ветрам, но в то же время доступная и всякому взгляду солнца и располагающая полным обзором местности до самой долины. Позади хижины стояли три ели с густыми, разлапистыми ветками. За ними местность снова шла на подъём до самых скал – старых и серых, – поначалу через живописные, густотравные холмы, затем через каменистые кустарники и, наконец, к голым, обрывистым скалам.
К стене хижины, обращённой в сторону долины, Дядя приколотил скамью. Тут он и сидел с трубкой во рту, упёршись ладонями в колени, и спокойно наблюдал, как дети, козы и тётя Дета карабкались к нему, поскольку последняя всё больше отставала от остальных. Хайди очутилась наверху первой; она зашагала прямиком к старику, протянула ему руку и сказала:
– Добрый вечер, дедушка!
– Ничего себе вечер! – грубовато заметил старик, коротко пожал ребёнку руку и оглядел его долгим, проницательным взглядом из-под кустистых бровей.
Хайди терпеливо выдержала этот взгляд, ни разу не моргнув, ибо разглядывать деда с длинной бородой и густыми, седыми бровями, сросшимися на переносице и походившими на кусты, было так занятно, что девочка глаз не могла отвести. Тут подоспела и тётя вместе с Петером, который некоторое время стоял тихо и смотрел, что будет.
– Желаю вам доброго дня, Дядя, – сказала Дета, подходя ближе, – вот я вам привела дочку Тобиаса и Адельхайд. Вы, может, её не узнаете, ведь с тех пор, как она была годовалая, вы её больше не видели.
– Так, и что ребёнку делать у меня? – коротко спросил старик. – А ты там, – крикнул он Петеру, – можешь идти со своими козами, что-то ты не слишком рано; забери и моих!
Петер сразу подчинился и исчез: Дядя глянул на него так, что тому хватило.
– Ей придётся остаться у вас, Дядя, – ответила Дета на его вопрос. – Думаю, всё, что я могла, я сделала для неё за эти четыре года, теперь и вам пришла пора что-то сделать для неё.
– Так, – сказал старик, сверкнув на Дету глазами. – А если ребёнок начнёт плакать да хныкать тебе вслед, как обычно делают несмышлёные, как тогда прикажешь мне поступить?
– Это уж ваше дело, – огрызнулась Дета, – мне тоже никто не говорил, как поступить с малюткой, когда мне её сунули в руки, годовалую-то, а у меня и своих забот хватало – и о себе, и о матери. Теперь я должна ехать на заработки, а вы – ближайший родственник ребёнку. Если не захотите взять её к себе, то поступайте с ней как хотите: случись с ней что – отвечать придётся вам, если вам нужен лишний груз на душу.
Совесть Деты была неспокойна, поэтому она так разгорячилась и наговорила лишнего – сверх того, что собиралась сказать. При её последних словах Дядя встал. Он так на неё глянул, что она отступила на несколько шагов, тогда он простёр руку и сказал приказным тоном: