Хазария
Шрифт:
На высокую крытую площадку выскочили два стражника. Луна ещё не успела спрятаться за тучи и щедро освещала землю.
– Никого, Рахим, всё тихо! – крикнул один из них.
Через некоторое время ворота приоткрылись, и четыре лошади и два всадника быстро выехали из города. Заскрипели и снова закрылись ворота.
– Добре, Невзор, что ты вызнал, как сего стражника и его начальника зовут, убрались мы вовремя, – тихо молвил купец робичу, когда они отъехали подальше.
– То изведывательский закон, в новом месте сразу узнавать, как выйти можно и кто начальники, а ещё лепше знать, кто из них до злата охоч, – ответил отрок.
На тёмном небе бежали куда-то облака, то укутывая полную луну в тёплые меха, то на некоторое время вновь освобождая её из пушистого плена. Вот снова выглянула хозяйка ночи, и опять тускло высветила небольшой купеческий караван, идущий по льду через Волгу. Перейдя реку, всадники – крепкий широкоплечий и невысокий худой – вместе с двумя ведомыми на поводу лошадьми, навьюченными поклажей, поскакали по дороге, ведущей к булгарскому Сувар-граду.
А перед Булгаром у догорающих костров на попонах, постеленных на еловые лапы, укутавшись в долгополые овечьи тулупы, спали привычные к такому ночлегу Святославовы воины, прикрыв от колючего ветра лица высокими воротниками-комырями. Ночная тишина нарушалась только завыванием студёного ветра, потрескиванием дерева в догорающих кострах да редкими выкриками неведомых ночных птиц. А после второй половины ночи вместе со снежной позёмкой со стороны града поползли в Стан неясные тени, безмолвные и осторожные. Вот миновали они задремавших дозорных, одна из теней встала и протяжно свистнула, подражая ветру. На этот свист разом вскочили другие тени, обнажив блеснувшие в лучах появившейся луны лезвия ножей и палашей. А мгновение спустя с молодецким «э-эх» и злорадными шутками выскользнули из-под тулупов «беспробудно спавшие» воины Дозорной сотни и, обнажив мечи, взяли в плотное коло прокравшихся в Стан собекулянских лазутчиков. Булангары, только что готовившиеся резать спящих упившихся русичей, теперь в растерянности и страхе сгрудились в кучу и оглядывались по сторонам, не зная, что делать. Многие сразу побросали оружие и подняли руки. Князь Святослав вышел вперёд, взглянул с гневом на лазутчиков и молвил как отрезал:
– Русичи храброго врага милуют, а лукавого не щадят! Пусть про то неприятель ведает, кончай их, братья!
Привычно заработав мечами и топорами, кияне уложили на месте подлых лазутчиков. А дружина взлетела в сёдла и понеслась ко граду, разя затаившихся у городских стен и ворот конных и пеших собекулянцев. Вспороли ночную тишь звонкий лязг булата, крики воинов, конское ржание и воинские команды. Смяли быстрым натиском воины Святославовы булгар и ворвались в град.
– Что, лукавые, – рычал Издеба, влетая в открытые ворота града и разя со своими воями разбегающихся по улицам булгар, – с вечера клялись в дружбе и верности, а ночью спящими порезать решили!
– Не спится, – восклицали русы, – так сейчас вечным сном заснёте!
И размножились эхом в ночи слова: «Русичи храброго врага милуют, а лукавого не щадят!» Темники передали полутемникам и тысяцким, а те сотникам повеление княжеское: «Град сжечь!» И заполыхал коварный Булгар-град и горел три дня. Остатки жителей и воинов бежали в страхе кто куда, а золото, добро всякое и товары с Торжища – всё стало воинской добычей русов. Через три дня Святослав велел выступать в поход. И впереди его воинства на быстрых крыльях летела молва, что русичи храброго врага милуют, а коварного не щадят.
Глава 8
Последние Овсени
Прекрасен лес в пору Великих Овсеней! Придут Первые Овсени, пожелтеет листва на деревьях и тихо станет опадать на землю. Наступит благословенная тишь в тёмных дубравах и ельниках, по оврагам заструится синий туман, и птицы начнут собираться в Ирий.
А придут Вторые Овсени, и оставшаяся листва на деревьях побуреет, сморщится. Станут осыпаться могучие дубы, оголится орешник в лесу, сварга закроется тучами, и только клён дольше всех будет гореть своим красно-золочёным нарядом.
А наступят Третьи Овсени, и на замершие поля и леса лягут первые холода и заморозки. Станут сладкими синие тёрны и красные рябины, а звери лесные нарядятся в новые шубы.
Любил кудесник Избор Великие Овсени. Любовался багряными клёнами и роняющими жёлтые листки берёзами. Смотрел, как Стрибог своим холодным дыханием срывает с деревьев уборы, разбрасывает листву по кустам и долго несёт по дорогам вместе с пылью. Озёра и реки становятся тёмными и глубокими, а по утрам индевеет трава. Но выйдет Красное Солнышко – и исчезает иней. А в полдень даже парит ещё в поле, и к вечеру на небе собираются тучи. Бог Велес гонит их, как сизых овнов, дальше на запад и оставляет там ночевать. И Хорс в своей золотой колеснице скрывается за теми тучами до нового дня.
С приходом Овсеней прибавляется и забот. В эти дни Избор с раннего утра начинал управляться по хозяйству. Вот и нынче занёс в сарай борти с пчёлами, чтобы они зимовали в укрытии, не мёрзли от холода и не ели лишнего мёда. А когда весной весёлый Яро-бог запляшет по последним снегам, пчёлы опять проснутся, возьмутся за работу, станут делать соты из ярого воска и носить в них мёд из первоцветов.
Потом Избор долго чистил овчарню на зиму. Настилал свежими ветками и листьями, чтобы было чисто, ухоженно и не стыдно перед богом Белесом, когда он заглянет к овцам позаботиться об их здравии, расчесать длинное руно и крепче закрутить рога.
Ходил Избор по двору, а старый пёс, сопровождавший каждый его шаг, обнюхивал листву и все закоулки. Кудесник, работая, беседовал с верным стражем.
– Что-то неможется мне эти дни… Не то жалость какая-то в сердце поселилась, не то предчувствие странное… Не ведаю, к чему и откуда, только места себе найти не могу. Или это старость к порогу приблизилась?…
Пёс вилял хвостом, но не отвечал, потому что был заговорён. Избор положил на него заклятие, дабы тот своим громким лаем не выдал тайное место пребывания Овсены с младенцем. Молчал пёс, однако всё понимал: Белее открыл ему сокровенное знание о людях и как верно служить им, охраняя от Лиха и Зла.
Так ходил Избор до полудня. После уборки овчарни стал укладывать под навес дрова, чтобы дожди их не портили. Затем подправил крышу на сеннике, опять же чтоб сено не подмокло и было для пропитания овцам в студёную зиму.
А после полудня пришло Стрибогу на ум дохнуть сильным полуночным ветром.
И задул он по дорогам и опустевшим полям, погнал серый прах и перекати-поле, завертел жёлтые листья.
Нахмурилась Непра-река, побежали по ней белые барашки, и Водяные с Русалками притаились, затихли в прибрежных кустах.
Ещё дохнул Стрибог, потряс дубы и берёзы, сорвал с них наряды и помчал, разметал по лесным падям да ложбинам с оврагами.
Ещё тряхнул, рванул, играя своей мощью, – и остались на дубе три листочка, которые бились сиротинушками, не желая отрываться от родимой ветки.
А после следующего дуновения замолились в лесах кудесники:
– Будь милостив к нам, Стрибоже! Не дуй на жилища наши, не ломай деревья, не рви крыши, дай нам в подзимье благо и Сварожии хляби закрой!
Но не слушал Стрибог, дул и дул нещадно. И к вечеру стали кружиться в воздухе первые белые снеги и опадать на землю. И не было в те Овсени ни капли дождя. К утру подморозило, и по Непре пошло сало. А ещё через два дня крепкая стужа заковала волны Непры во льды, и пришла зима ранняя, студёная, засверкала снегом на солнышке.