Хазария
Шрифт:
– Точно, не отказывался он и не прятался вовсе, – зачастил купец, – он занедужил, потому и в Северскую землю не поехал, а отец его не знал…
– Не знал, слово даю, не зна-а-ал! – дрожащими губами вторил отрок.
– Что ж, купец честной, в наказание за укрывательство, помимо дани, придётся тебе платить корма княжеской дружине! – сообщил Гарольд угрюмо глядящему в землю торговцу. – Но это только в случае, если завтра лавки твои откроются, а если нет, то…
– Что ты, что ты, Гарольдушка, я же слово дал, открою, обязательно открою, не сомневайся, – затараторил купец.
– А этого,
Между тем гонцы за гонцами прискакивали в Киев с вестями о возвращении Святослава на Дон, победе над яссами, а также с поручениями от князя Горазду, чтобы слал новые тьмы ратников и дружинников, поскольку предстоят ещё серьёзные бои для укрепления на Дону и Волге, а также в земле Тьмутороканьской.
И шёл Гарольд со своей Сторожевой дружиной дальше гулять по Киеву и домам торговым. И если находили тайно прятавшихся беглых юношей, то вязали их крепко, чтобы потом при всём народе судить за измену и сечь головы. А грекам и жидовинам, которые их пригрели, Гарольд повелел платить корма для княжеского войска. Те – делать нечего – выносили припасы и укладывали на Гарольдовы возы.
В очередной раз, наведавшись на Торжище, Гарольд увидел, что греки уже торгуют, но двое из купцов, у которых не было сыска, подняли-таки цену на товар. Крепко осерчал начальник Городской стражи на такое неповиновение. Тотчас дюжие дружинники притащили насмерть перепуганных купцов на площадь посреди Торжища. Вокруг стали собираться люди, выспрашивая друг у друга, что случилось. Узнав, за что схвачены купцы, кияне одобрительно кивали.
– Так их, Гораздушка, наши вои головы кладут под мечи вражьи, а эти скорее нажиться хотят, пока князь в отлучке, так их, ненасытных! – с возмущением кричали они.
И только согнанные дружинниками купцы из торговых домов и лавок стояли молча, втянув голову в плечи, опасаясь, как бы и им не перепало за то, что накануне тоже поднимали цены.
– Повелеваю… за поднятие цены вопреки моему приказу… – громогласно объявил Гарольд, выехав на середину площади и приподнимаясь в стременах, – товар оных купцов, – он плетью указал на задержанных, – забрать, продать по прежней цене, а серебро отдать в княжескую казну!
Одобрительные крики киян и злобные взгляды скаредных купцов были ответом на такое решение.
Не успел Гарольд покинуть площадь, как его догнал десятник с пристани.
– Горальдо, к пристани пришли новые византийские лодьи с товарами и просят разрешения торговать в Киеве. Что им передать? – спросил десятник.
– А поглядим сначала на товар, да и на купцов, – угрюмо ответил начальник и тронул коня, заворачивая к пристани.
Прибыв на берег и поднявшись на лодии, Гарольд велел показать товар.
Греки разложили всяческие масла, притирания и сладости, причмокивая языками и расхваливая товар.
– Сами карочи товар, сами лючи! – коверкая славянскую речь, слащаво улыбаясь, твердил как заведенный плотного сложения византиец с холодными внимательными глазами.
– Этого Киеву не надобно, – сказал Гарольд, глядя в холодные глаза купца. – Наши жёны без красок обойдутся. Нужны шеломы, щиты, мечи, сёдла, узды и кольчуги. Понятно? За купцами этими пригляди, – отъехав от лодий, приказал начальник десятнику, – от пристани отойдут – проследи, пока за пределами града не окажутся. Сдаётся мне, что старший у них такой же купец, как я жидовский раввин.
Не получив разрешения, византийские лодии пошли дальше по Непре, а там – через волоки – до Ловоти. По Ловоти вошли в Ильмень-озеро и достигли Нов-града. Часть там продали, а с остальным ходили аж к данам, пока не распродали всё добро.
А когда возвращались назад и зашли в Киев для пополнения припасов, обещали Гарольду возить всё, что нужно Святославу. Но больше их в Киеве никто не видел.
Зато Киевский Торг вскоре заполонили варяги, которые приходили не только из Нов-града, но и везли свои кольчуги, щиты, мечи и всё необходимое с берегов моря Варяжского. Цены упали. Средь византийских купцов это вызвало озлобление, и они втихомолку, между собой, проклинали и варягов, и русов.
Между тем в Киев большим числом прибывали радимичи и кривичи, чтобы поступить на службу к Святославу.
Гарольд собрал из них две тьмы радимичей и три тьмы кривичей, провёл обучение и отправил, как подсобные дружины, на Тьмуторокань.
А навстречу свежим тьмам тянулись пыльными дорогами в Киев бесконечные вереницы обозов с воинской добычей из Хазарии. Топтали дорожную пыль тьмы полонённых, тех самых, что недавно приходили грабить и убивать киян, северян, радимичей, что волосяными арканами тащили славян в неволю вечную. Без прежней лихости и жестокого азарта в раскосых глазах, напротив, очи, опущенные долу, потухли, ноги, умеющие пришпоривать конские бока, избиты в кровь от непривычной и долгой пешей ходьбы, крепкие плечи безвольно согбенны.
С каждым возом добычи, с каждым полонённым, что приходили в Киев, всё более радовались кияне, и всё более прибавлялось хлопот начальнику Городской стражи. Возы надобно было не только оградить от татей, но и проследить, чтобы тиуны, коим надлежало те возы, что были долей того или иного дружинника или ратника, передать их семьям, сделали это без урона и вовремя. Случись задержка, потом трудно будет разобраться, ведь возы всё шли и шли. Шутка ли, по два воза на каждого дружинника да воз на простого ратника! Поди разберись, сохрани, да ещё и не перепутай. Проще всего было с той частью добычи, что предназначалась для казны княжеской, её Гарольд тут же передавал Фарлафу. Перепоручив Теремную стражу целиком на попечение Петра-Кандыбы, Фарлаф занимался сокровищами, – нужно было не только принять всё пришедшее, но и учесть, записать и распределить так, чтобы потом без особого труда сыскать в час надобности. Места в старых хранилищах уже не хватало, потому новые строить заладились, а это опять на его голову забота.