Хелот из Лангедока

Хаецкая Елена Владимировна

– Супостаты! – верещал Лоэгайрэ, брызгая соусом на себя и своих соседей. – Правильно говорила правительница Боанн: покуда живы драконы, ужасное порожденье извращенного ума нашего Демиурга, не будет покоя на землях Аррой! Верно я говорю, Форайрэ?

– Угу, – мычал гигантский тролль.

– А вы никак ортодоксальный боаннит, уважаемый Лоэгайрэ? – поинтересовался великий друид Агафирс.

Лоэгайрэ уставился на Агафирса Медвежью Шкуру:

– Разумеется. Ведь я не принадлежу к Народу, чтобы мне можно было дурить голову вашим поклонением

древесине, почтеннейший Медвежья Шкура.

Агафирс побагровел:

– Я согласен с вами в том, что Демиург наш – личность увлекающаяся и безответственная, но все же поостерегся бы так открыто становиться на сторону властительной Боанн.

– Говорят, она – мать нашего Демиурга. А кто, по-вашему, был раньше: курица или яйцо?

– Это философский вопрос! – завопил друид. – Философский!

– Покуда вы бегаете от философских вопросов, – не унимался Лоэгайрэ, – дракон пожрет всех девиц и благородных дам в округе! Долой супостатов! Долой!

Он опрокинул в рот кубок с элем, поперхнулся и начал кашлять и давиться. Форайрэ услужливо похлопал его по спине, от чего Лоэгайрэ утратил равновесие и упал лицом на стол. Гигантский тролль заботливо потянул своего приятеля за волосы и заглянул ему в глаза. Обнаружив, что ясные очи друга помутнели, Форайрэ глубоко задумался, ковыряя пальцем в зубе.

– Драконы – это серьезно, – вмешался в разговор Отон. – Я даже думаю о новом походе на это племя. Нельзя же жить в вечном страхе перед ними.

– Говорят, они опять потребовали себе жертву. Раньше это не касалось нашего поселения, но кто знает, кого ныне затронет беда, – добавил младший вождь Онха.

Хелот наклонился к уху Имлах, которая увлеченно грызла кусок бараньей ляжки и успела до самых глаз забрызгаться жиром. Время от времени госпожа баронесса сгоняла с колен настырного горностая, который упорно забирался обратно и норовил вскочить на стол.

– Имлах, – шепнул Хелот, – а где Лаймерик? Почему его нигде не видно? Разве он в чем-то провинился и его лишили права участвовать в пиршестве?

– Тише, – ответила Имлах с набитым ртом. – Молчи, дакини. Ты говоришь о вещах, в которых ничего не смыслишь. Лаймерик не может быть лишен права участвовать в пиршестве. Он слишком почтенная личность для того, чтобы кто-то, будь то даже сам Теленн Гвад, посмел лишить его прав на участие в пиршестве. О нет, Хелот из Лангедока. Лаймерик сам определяет, в чем ему участвовать, а в чем нет. И я думаю, что сейчас он предпочитает скрываться.

– Но почему?

– Не хочет встречаться с Отоном и остальными. Ему тяжело быть среди Народа. Ему тяжело показываться вождям.

– Я боюсь совершить какую-нибудь ошибку, – сказал Хелот. – Может быть, мне лучше задать вопрос и получить на него ответ, Имлах?

– Может быть, – неопределенно ответила она и залпом осушила огромный кубок. – Может быть.

Хелот перевел дыхание и решился:

– Лаймерик – предатель?

– Избави Хорс от такого! – отозвалась она. – Как ты мог подумать! Нет, разумеется.

Он проклят Демиургом за свою дерзость и непреклонность, только и всего.

– ЧТО?

– Ах, милость небесная, чему тут ужасаться? Морган Мэган, сотворивший наш мир, – известный самодур. Нет ничего удивительного в том, что он кого-то проклял. Меня удивляет другое: почему он не проклял еще с десяток? Ведь не только Лаймерик посмел ему перечить.

– Иисусе… – прошептал Хелот. – Значит, этот маленький слуга имел мужество спорить с богом, а я считал его всего лишь…

– Вот поэтому мы и говорим, что дакини – низшая раса. Вы не умеете смотреть дальше очевидного. – Имлах налила себе и Хелоту еще эля. – Давай выпьем, Хелот из Лангедока. Пусть твой мальчик научится видеть глубже, чем ты. Он похож на одного из Народа. Кто родил его тебе?

– Мне? – Хелот машинально отпил из кубка. Этот эль был крепче и гуще, чем тот, что любили в Шервудском лесу, но тоже очень вкусный. – Ты что-то путаешь, Имлах. Я даже не был знаком с его матерью.

– Разве он не твой сын?

– Конечно нет.

– Тогда почему ты так беспокоился о нем?

Хелот растерялся. А Имлах продолжала свои расспросы:

– Как получилось, что он оказался твоим спутником? Разве дакини умеют беречь своих слуг? Разве у дакини вообще могут быть слуги?

– Вероятно, могут. У меня же есть.

– Но как вообще кто-то мог согласиться по доброй воле идти в услужение к дакини?

– Никто и не спрашивал его согласия. Я… – Хелот прикусил губу. – Я заплатил за него деньги, Имлах. Только и всего.

Она уставилась на него в недоумении:

– Как это «заплатил»? Ты что, купил живого человека?

Побагровев, Хелот кивнул. Он жалел, что ответил великанше правду.

– А еще пытаешься уверить меня в том, что вы не низшая раса, – сказала она с горечью. – Нет, пока вы не изменитесь, быть вашему миру пусту. Вот и Морган Мэган так говорит. Он до сих пор свинцовые рудники вспоминает. Ведь Морган… – Имлах понизила голос и покосилась на барона, однако тот был увлечен кабаньей ляжкой. – Морган тоже дакини. Говорят, он совершил преступление, а потом открыл кровавые врата и ушел в Аррой… Про него много что говорят. Но каким бы он ни был, нельзя было так с ним обращаться. Там, на руднике, ему выбили половину зубов, а один глаз у него с той поры почти не открывается… Жестокий мир. Нет, пока вы не изменитесь, ничего доброго от вас не жди.

И она налила себе еще эля.

Теленн Гвад поднялся и громким воплем потребовал внимания. Гости постепенно замолкали, уставясь на барона неподвижными глазами.

– Обетная чаша! – взревел барон. – Принесите обетную чашу!

Он обернулся, но слуг не обнаружил. Тогда в пьяной голове барона произошло просветление, и он указал на большой медный таз, стоявший посреди стола. Таз был полон красной густой жидкости, которую вполне можно было бы принять за кровь, если бы не терпкий ягодный дух, исходивший от нее.