Хеопс и Нефертити
Шрифт:
– Скажи, Карлуша, что ты ожидаешь от опыта? – спросил Папазян, наливая нам кофе.
– Она должна овладеть его языком, – сказал Карл. – Так же, как нашим. И научиться переводить… Неизвестно, правда, сколько времени ей понадобится.
– А дальше?
– Дальше мы начнем с ним разговаривать через нее. Проверим его умственные способности.
– Будь спокоен, – сказал Папазян. – Их хватит на нас обоих.
Карла передернуло.
– Ну, знаешь! Может быть, твой Хеопс возглавит КБ или зоопарк?
– Ему не нужно, – сказал Папазян. – Он выше этого.
Карл
Начались однообразные рабочие будни. Наша группа следила за контактом, регулярно выходя на связь с Нефертити, а КБ во главе с Карлом уже занималось другой темой. Собственно, тема была в принципе та же, но изменился объект. Карл начал проектировать искусственную кошечку. Это был шаг вперед в смысле миниатюризации. Кроме того, имелись широкие возможности контакта со всеми котами города.
Узнав об этом, моя мама заочно влюбилась в Карла и стала готовить Пуританина к контакту.
Нефертити же работала, на мой взгляд, без должного увлечения. Ежедневно она передавала короткую сводку: «День прошел без происшествий. Овладела сигналами тревоги, голода и отбоя ко сну. Много ели. Купались в бассейне. Как там девочки поживают?»
Или что-нибудь в этом роде.
Короче говоря, она не спешила становиться слонихой.
Наступила зима. Операторы, одетые как полярники, сменяли друг друга на заснеженной крыше слоновника. У нас накопилось несколько километров видеоленты. Временами мы просматривали фрагменты в кабинете у Карла.
Едят, пьют, спят стоя, купаются, обливают друг друга водой из бассейна. Хеопс гладит Нефертити хоботом…
«Я узнала, что он родился в Африке и очень хорошо представляет эту местность», – однажды передала Нефертити.
«Как ты узнала?» – тут же передали мы.
«Не знаю. Вы думаете, он мне рассказал по-человечески? Ошибаетесь. Я не знаю. Не могу объяснить».
«Какие были сигналы? Звуковые, осязательные?»
«Вкусовые», – передала она.
Мы рассказали о разговоре Карлу. Он возбудился, стал генерировать какой-то вздор насчет информационного поля, потом устал. А Нефертити продолжала выдавать загадки.
«Мораль у слонов значительно отличается от нашей», – докладывала она.
От чьей – нашей? Мы только плечами пожимали. Неужели она считала себя человеком? На каком основании?
«А что такое любовь?» – как-то спросила она.
Вот тебе и раз! Вроде бы мы это проходили. Что тут отвечать? Андрюша как-то неубедительно выкрутился.
Эксперимент затягивался, обрастал слухами. Прошла волна возбуждения, слонов несколько раз показывали по местному телевидению, успокаивая население уверенными фразами: «Самочувствие слонов хорошее. Программа контакта успешно продолжается».
Куда она продолжается – никто не знал.
К весне у нас была куча материалов – пленки и стенограммы разговоров со слонихой, обрывки сведений о слонах, об Африке… Описание какого-то товарного вагона, на котором тридцать лет назад привезли Хеопса в наш город… Запись беседы Нефертити с Людмилой и Галочкой. Они вволю потрепались
Контакт был односторонним.
Папазян заходил в слоновник довольно часто. Мы наблюдали за его действиями на экране видеомагнитофона. Аветик Вартанович отодвигал железную дверь и входил внутрь. Он улыбался, что-то говорил (звука на пленке не было), похлопывал слонов по бокам, угощал яблоками. Присев на перевернутый бак, он доставал газету, водружал на нос очки и читал вслух, посмеиваясь. Слоны слушали. Нефертити несколько раздражали эти визиты.
«Папазян читал статью о международном положении. Комментировал довольно поверхностно и не совсем политически грамотно, – передавала она. – Может быть, он забыл, что имеет дело с мыслящим существом?» – обижалась слониха.
Существом… Это было нечто новое.
Как-то быстро и неожиданно наступила весна. Потеплело в воздухе, просохла земля, из веток полезли листочки. Слоны стали выходить на открытую площадку и общаться с посетителями зоопарка. Хеопс, спокойный и величавый как всегда, подходил к полосе железных шипов, поднимал хобот, трубил, принимал булки и сладости.
Нефертити заметно нервничала. Было видно, что общение с посетителями угнетает ее.
«Не понимаю, – раздраженно сигнализировала она, – почему я должна корчить рожи и унижаться, как в цирке, перед людьми, стоящими ниже меня по интеллекту? Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не наговорить им всего, что я о них думаю. Только чистота эксперимента заставляет меня молчать. Хеопс странный! Взрослый слон – и никакого достоинства. Неужели ему не противно это фиглярство?»
При встрече я рассказал Папазяну о возмущении слонихи.
– Не понимает, ай-ай! – сокрушенно воскликнул Папазян. – Он от доброты и мудрости так себя ведет. Чтобы детям было приятно. А вашей Нефертити этого-то и не хватает. Правда, за зиму она стала лучше, – заметил Аветик Вартанович.
Но Нефертити, словно желая опровергнуть это мнение, вдруг резко стала сдавать. В сообщениях все чаще проскальзывали истерические нотки. Ее раздражало все: Хеопс, посетители, служители, наши запросы, пища. Ей хотелось читать литературные журналы и смотреть кино.
Вдобавок Хеопс тоже стал меняться. Может быть, весна подействовала на старого слона, но в Хеопсе зазвучали дремавшие лирические струны. Стоило посмотреть, как он, выбрав из подарков зрителей лучшую булку, подносил ее Нефертити. Толпа была в восторге. Однажды Хеопсу кинули букет цветов, и слон галантно протянул его слонихе. Мне показалось, что он расшаркивался при этом задней ногой. Слава Богу, у Нефертити хватило ума не проглотить этот букет, а нанизать его себе на бивень.
«Он говорит о слонятах, буквально бредит слонятами… – стала все чаще докладывать Нефертити. – Я не понимаю – зачем? И все время гладит меня хоботом. Спасу нет!»