Херсон Византийский
Шрифт:
А вот остальные сомневались. Даже дукс стратилат Евпатерий.
– Боюсь, не выдержим мы долгой осады, – сказал он мне. – Я попросил помощи у Константинополя, но, думаю, им сейчас не до нас.
– Не сомневайся, выдержим, – успокаивал я.
– Дай-то бог! – произнес дукс. – Но, когда придут тюрки, держи все свои суда неподалеку на случай эвакуации.
– Не будет эвакуации, – настаивал я.
А что еще мог сказать?! Что знаю будущее этого города?! И кто мне поверит?!
– Чтобы ее не было, привези нефти побольше, – попросил дукс стратилат.
Я погнал в Томы три моих судна. Каждое успело сделать по две ходки. В общей сложности мы привезли тонн триста нефти. Вся она была размещена в складах у крепостных
А за это время Семен перевез в город все запасы съестного и сена, всё ценное с вилл и перегнал весь скот и птицу. Разместились в новом доме. В старый пришлось впустить беженцев из пригородов и деревень. Скифы по моему приказу пригнали в город несколько коров, бычков и овец. Кто знает, сколько продлится осада?! Остальной скот и лошадей перегнали выше в горы, перебравшись на временное жительство в деревню тавров, которая пустовала после нашего нападения.
Дал знать аланам о надвигающейся угрозе. Они ушли к Тендровской косе. Там их вряд ли найдут. Да и вряд ли вообще будут искать.
50
С высоких городских стен хорошо видны подступы к Херсону. Первыми появились разведчики, утигуры. Было их около сотни. Они остановились у пригородных слобод, не решаясь сразу проехать по улице. Боялись засады. Мой урок усвоили хорошо. За ними показалась голова основной колонны. От группы разведчиков отделились человек десять, осторожно поехали по улице. Когда они одолели метров двести, за ними двинулись остальные утигуры. Основная колонна ехала без остановок, неспешным, даже ленивым шагом, словно на прогулке. Разведчики остановились у ближних к городу домов. Между утигурами и нами теперь было метров пятьсот открытого пространства. Два дня назад там еще были хлипкие хибарки, сколоченные из подручных материалов – местные трущобы. Их снесли в срочном порядке, не оставив ничего, что могло бы послужить противнику. Во главе колонны, судя по черным знаменам с вышитыми золотом волчьими мордами и волчьим хвостам, прикрепленным к шлемам, ехали тюрки. На открытое пространство выехало около тысячи всадников. Они растеклись влево и вправо, освобождая проезд «старшему командному составу». Десятка два турок в золоченых шлемах и доспехах подъехали к городским стенам на дистанцию метров четыреста. Они смотрели на нас снизу вверх и обменивались короткими фразами. Вели себя, как туристы.
Наверное, подобная мысль пришла в голову и командиру нашей «артиллерии». Гулко щелкнули баллисты – и в тюркский «генеральный штаб» полетели три увесистых камня. Два не долетели, а третий на отскоке задел ногу лошади крайнего слева тюрка. Конь встал на дыбы, чуть не скинув всадника, потом шарахнулся в сторону и заковылял к домам, увозя своего седока подальше от баллист. Остальные командиры тоже убрались на безопасную дистанцию.
А к городу все шли и шли колонны вооруженных людей. Вот вроде бы показался хвост последней. За ней никого не видно. Однако вскоре появлялась новая, которая так же медленно и уверенно перемещалась к городу, растекаясь возле него, заполняя слободы, виллы и любые участки, на которых можно поставить шатры. Сколько пришло турок и их пособников – трудно сказать. Может, десять тысяч, может, двадцать. Сам вид этой огромной толпы нагонял страх. Я видел, как всё мрачнее становились лица херсонцев, наблюдавших с городских стен за подходом врага.
Тюркская гвардия расположилась в шатрах на возвышенности примерно в километре от города. Оттуда можно было, как с театральной галерки, наблюдать за осадой города. Вокруг них расположились тоже в шатрах тюрки менее знатные. Так понимаю, ни первые, ни вторые сами лезть на стены не будут, подождут, когда им откроют ворота. Дома в слободах и виллы заняли самые бедные тюрки, утигуры и разный сброд, пришедший с ними. Я видел даже несколько алан и славян. Эти и станут, как говорили в двадцать первом веке, «пушечным мясом». Они составляли примерно две три тюркской армии.
Вскоре везде задымили костры и застучали топоры.
– Лестницы делают, – сказал Сафрак, который стоял на городской стене рядом со мной.
Мы с ним, Гунимунд с сыновьями, Хисарн, Семен, Ваня, Толя, Вигила, еще несколько горожан и солдаты гарнизона будем защищать участок стены между второй и третьей башнями справа от ворот. Отсюда хорошо виден мой дом, даже часть двора. Там стоят наши женщины, смотрят на нас. Они впервые в осажденном городе, не знают, чего ждать. Наверное, боятся попасть в плен во второй раз, потерять всё, что имеют.
Я стою между двумя зубцами, которые были выше меня на полметра. Камень-песчаник местами обкрошился, в оспинах. Высота ограждения между зубцами была по пояс. Удобно стрелять из лука, но из арбалета придется бить или с рук, или приседать, чтобы положить его на ограждение.
Тюрки установили несколько баллист «среднего калибра» – метавших камни весом килограмм десять. Видимо, достались им при захвате Пантикапея. Камни попадали в стены примерно в двух третях от земли и оставляли еле заметные следы. Когда баллисты подтащили поближе, чтобы была возможность повреждать зубцы на стенах, наши ответили. После второго залпа одна вражеская баллиста оказалась разбита в щепки. Остальные быстро оттащили в тыл. Толковых инженеров у тюрок пока нет, строить мощные осадные орудия не умеют.
– Сегодня не нападут, – уверенно произнес Сафрак.
Он дважды сидел в городах, осаждаемых кочевниками, хорошо знал их «распорядок».
Гунимунд добавил шутливо:
– Им надо отдохнуть с дороги.
Штурм, действительно, начался на следующее утро. Сперва появились солдаты с высокими большими деревянными щитами, сколоченными из ворот, дверей. Каждый несли четыре человека, держа по углам над собой, как крышу. Они встали в кривоватые линии, которые с небольшими интервалами протянулись от слободских домов до рва. Под этими щитами проходили те, кто нес бревна, ветки, камни, мешки и корзины с землей. Всё это бросалось в ров. Освободившиеся от груза быстро убегали, чтобы через несколько минут вернуться с новой ношей. Со стен полетели камни. Время от времени они проламывали щиты, открывая подносчиков. Тогда начинали стрелять лучники. Но на освободившееся место, закрывая разрыв, быстро смещались уцелевшие щиты, а сзади к линии пристраивался новый щит.
Вроде бы широк и глубок ров, но вскоре из воды начали вырастать холмики. К обеду в нескольких местах через ров уже можно было перебраться. Особенно широкий проход сделали напротив главных городских ворот. По улице, ведущей к ним, прикатили «черепаху» – сооружение на восьми тележных колесах с крышей, под которой висел на тросах таран – толстое дубовое бревно с железной бульбой на переднем конце. Сверху крыша была оббита свежими бычьими шкурами и хорошенько смочена водой. Вслед за «черепахой» скакали тюркские вожди. Оно остановились на безопасном расстоянии, наблюдая, как у крайних домов сосредотачиваются солдаты с длинными лестницами, которые несли человек по десять. Это был сброд, паршивые овцы разных народов. Сзади них стояли лучники-утигуры. Третьей линией – лучники-тюрки.
Со стороны вождей протрубила труба. Звук низкий, протяжный и надрывный. Первыми пошли солдаты с лестницами. Медленно, прогулочным шагом. За ними на дистанции метров двадцать – утигуры. Еще через двадцать метров – тюрки. «Черепаху» толкали человек тридцать, за которыми шли около сотни лучников-утигур. По мере приближения к городским стенам, солдаты убыстряли шаг, а войдя в зону поражения, побежали трусцой. Лучники-утигуры остановились перед рвом, а лучники-тюрки позади них, и начали обстреливать защитников на стенах. «Черепаху» подкатили к воротам и принялись раскачивать таран. Вскоре послышались звонкие удары железной бульбы об оббитые железными листами дубовые ворота.