Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей
Шрифт:
На Пасху Ролло приехал в Бауэкс со всей своей семьей. Великий праздник отмечался у нас. Сначала Ролло смотрел на меня искоса, но после того, как услышал пасхальную мессу и проповедь, отправил нам богатые подарки. Мы получили также уведомление, что в распоряжение монастыря поступают богатые земли. С Полой мы ни разу не говорили. Но то, что произошло или, точнее, не произошло, порождало между нами какое-то особое чувство, связывающее нас незримо, прочно и таинственно прекрасно. Ролло с семьей уехал, и не прошло недели, как прибыл гонец с известием. Я получил сан епископа.
Радостью и счастьем моего сердца все эти годы был Вильгельм. О его успехах и о нем самом я расскажу позже. Конечно, были другие удовольствия, которыми я пытался согреть свое сердце. Например, некоторые из моих прихожанок жаждали увидеть любовника графини Полы — легендарной жены великого
Прошел год, в Нормандии царил мир. Ничто не тревожило короля Карла Простоватого. Ролло сдержал свое слово. Морские разбойники пытались проверить, как охраняется побережье, но затем предпочли не показываться вблизи французских берегов. Команда каждого неизвестного корабля, который не спешил поднять мирный флаг, надолго запоминала то крещение, которое она получала. А над Сеной от одного берега до другого был протянут трос, и никто не мог проплыть по реке, если имел враждебные намерения.
Однако самому королю Карлу жилось не особенно хорошо. Его вассалы, не переставая, воевали между собой: сжигали друг у друга селения и города, иногда в пылу борьбы прихватывали и собственность короля. Ролло и Карл давно стали друзьями, и король много раз просил у Ролло помощи. Всем было известно, что Ролло и его воины постоянно тренируются на большом поле за рекой Андель и все время находятся в прекрасной боевой форме. Поэтому воевать против нормандцев ни у кого не было никакого желания, да это было и бесполезно. Говорили, что Ролло, который заново отстроил Нормандию, похож на великого библейского ветхозаветного героя Неемию, перестроившего стены и соборы Иерусалима. О жизни нормандцев, действительно, можно было сказать словами из «Книги Неемии»: «Они работали и строили одной рукой, а в другой держали оружие».
Междоусобные войны во Франции постепенно угасали, потому что не было ни победителей, ни побежденных, — все одинаково беднели, истощали свои силы и страдали. Никто не выигрывал. Мир был заключен в 911 году, и Нормандия расцвела.
Становление церкви тоже шло своим путем, как и любое другое строительство. Папа римский не спешил возводить соборы там, где еще не наладилась мирная жизнь. Архиепископ Франко состарился. Святой беззубый человек в свои лучшие годы вполне устраивал Ролло, потому что доставлял ему мало хлопот и беспокойства. Теперь можно было только поражаться тому, как Ролло умело управлял, манипулируя именем Франко. Рим смотрел на все это сквозь пальцы. «Ролло — еще не самый худший вариант», — считали в Риме, где несколько знатных семей постоянно боролись за власть, как за церковную, так и за светскую. В то время, когда я жил в Бауэксе, папой римским был Иоанн X. Его сменил Иоанн XI, затем Альберих и, наконец, сын Альбериха, семнадцатилетний Октавиан, которого называли Иоанном XII. К этому времени я уже состарился, и имена и порядковые номера пап римских перестали меня интересовать. Я понял, что папы не умеют выбрать себе красивые имена. Церковь действительно была ведома Святым Духом, если благополучно пережила всех пап римских, всю их борьбу за власть, все их интриги и сумела выстоять. В таких условиях Ролло мог управлять всеми церковными провинциями по своему усмотрению. Немного стратегии, немножко дорогих подарков в нужное время нужному человеку — и все в порядке.
Вам может показаться, что я циничен. Но у меня, как вы понимаете, есть для этого немало оснований. Большую роль в моей жизни сыграл мой учитель Паоло из Прованса. Он открыл передо мной дверь не только в страну церковных учений, законов и обрядов,
«Подумай, — говорил Паоло, — церковь строит не только видимый мир, — она построит свое собственное мироздание, и краеугольные камни ее строительства будут выше сомнений и критики». Тогда, в отрочестве, я не понимал его. Паоло рассказал мне про старейшую королеву Брюнхильду и про то, как королева Фредегунда погибла за веру, привязанная к двум диким лошадям и разорванная на части. Я поработал в разных библиотеках и прочел десятки книг, прежде чем обнаружил, что мой наставник Паоло был, скорее всего, арианцем и считал Христа не Богом, а просто замечательным человеком. Когда я понял, как глубоко он заблуждался, у меня волосы на голове встали дыбом. Возникло множество неразрешимых вопросов.
Я боролся за то, чтобы построить христианскую церковь в Нормандии на основе подлинной, глубокой веры, но без насилия над человеком. В то же время я знал, что официальные власти меня не поймут и, злоупотребляя своими правами, будут добиваться прежних порядков. Я поселил в Бауэксе монахов, но я, по сути дела, не люблю монастырских порядков. Конечно, кое-кто из монахов или монахинь может стать настоящим верующим человеком, но чаще всего они и хуже, и хитрее живущих в миру кюре или даже простых прихожан. Монастырь — наконечник на церковном копье. К сожалению, наконечник часто бывает ядовит, отравлен фанатизмом и ханжеством. Поэтому я каждый раз благодарил Бога за то, что мой монастырь маленький и в нем не было аббата.
До прихода норманнов почти вся эта земля принадлежала церкви. Монастырь святого Квентина был одним из самых богатых французских монастырей при Карле Великом. Аббаты тогда могли поставить под ружье до ста всадников и более. Но, да простит меня Всевышний, я не хотел для моего монастыря ни больших богатств, ни многих земель. Мои опасения и тревоги имели множество причин. Одна из них — низкая нравственность некоторых священнослужителей. Церковь из моральных побуждений наказывает тех, кто предается порокам. Но преступниками и злодеями чаще всего почему-то оказываются бедняки, нищие или слабые женщины. Признайся, Хейрик, женщины занимали слишком большое место в твоей жизни, и теперь ты заговорил о том, что у тебя болит. Ты ищешь оправдание своей собственной похоти. Да, конечно. Но именно через свой собственный горький опыт я и приблизился к пониманию этой проблемы. Я провел достаточно времени в монастырях среди аббатов, епископов и кюре, многое узнал и увидел.
Самое интересное, что моим скептицизмом мне не удалось заразить юного Вильгельма. Когда я рассказывал ему о том, например, как, по слухам, во времена Григория Великого из-под монастырской плотины выловили шесть тысяч младенческих черепов, Вильгельм сразу же возражал мне и объяснял: «Так много черепов быть не могло». «Слухи, конечно, все преувеличивают», — уточнял я. Он же сразу отвечал: «Если так, то вообще ничего не было, и слухи всегда лживы». Тогда я говорил и о других случаях, которым сам был свидетелем. А он начинал кричать, что все равно хочет стать монахом, чтобы уберечь монастырскую жизнь от греха и соблазна.
Как бы то ни было, я когда-нибудь признаюсь архиепископу (не помню, как его теперь зовут), мол такой вот я грешный, неортодоксальный епископ. И если церковь терпит меня, то что можно сказать об этой церкви?
Глава VIII
Во время церковной женитьбы Ролло на церемонии венчания должен был присутствовать кто-то, кто стал бы покровителем семьи. Ролло послал гонцов с богатыми дарами к ближайшим родственникам Полы. Отец, граф Беранже, лежал недвижимый в тяжелом состоянии, но из Сен-Ли приехал брат Полы, Бернар. Пола ликовала, готова была петь от счастья. Увидев Бернара, она вдруг поняла, как ей не хватало своей семьи. Во времена их общего детства он был не только братом, но доверенным другом. Она так приросла к Ролло и так мучительно переживала свою высылку в Бауэкс, потому что Ролло стал для нее не только мужем и отцом, но и братом. Теперь она почувствовала: ни муж, ни сын не могут заменить Бернара. Когда брат и сестра вдоволь наобнимались, и Пола вытерла слезы радости, Бернар посмотрел на нее и сказал: