Хёвдинг Нормандии. Эмма, королева двух королей
Шрифт:
— Frere Robert — mon cher! [21]
Эмма кинулась на шею брату — архиепископу Руанскому. В безумной радости оттого, что наконец увидела кого-то из родных, она, как ребенок, была готова ногами обхватить его талию и повиснуть на брате. Но вовремя остановилась. Она больше не дитя. И прежде всего обязана следить за собственным поведением. Она как-никак королева Англии. А король Англии наблюдает за встречей брата и сестры. К тому же она беременна — хотя прошла всего половина
21
Братец Роберт — мой дорогой (фр.).
Помимо прочего, найти талию у ее брата казалось маловероятным. Его Высокопреосвященство весьма раздался даже против того, что она помнила.
Архиепископ мягко, но решительно высвободился из ее объятий. Он как бы отстранял ее, но смягчил свой жест тем, что, отодвинув ее на расстояние вытянутой руки, всмотрелся в ее лицо.
— В последний раз я глядел на тебя восемь лет назад, — вздохнул он. — Куда девались эти годы? На твоем лице их не видно!
— Как любезен столь сладкий обман, — отвечала она с гримаской, по-видимому изображавшей морщины. — Даже в устах священнослужителя!
— Я прежде всего твой брат, — напомнил он. — А братьям не пристало льстить сестре без необходимости. Но я в Англии не для того, чтобы притворяться простофилей: я вижу, королю уже невтерпеж.
Да, Эмма видит — и знает, почему: брат с сестрой беседуют по-французски, а Этельред этого языка не знает и знать не хочет. Тем не менее ему пришлось прибегать к услугам Эммы как переводчика во время его важных переговоров с Робертом, не говорившим по-английски. Ну и хорошо: пусть знает, о чем беседуют свояки.
Именно благодаря Эмме и произошла эта встреча.
Как только Свейну Вилобородому надоело самому обмолачивать Англию, сразу же начались новые набеги с Севера. Англия платила одну подать за другой, покупая себе мир. Но длительного мира не получала. Эмма уговорила Этельреда искать подмоги в Руане. Ведь был же заключен какой-то договор между Этельредом и ее покойным отцом. Да и сама она была живым залогом: неужто залог потерял цену?
Но гордость не позволяла Этельреду унижаться перед руанцами. Да и воспоминания о злополучной свадебной поездке не прибавляли уверенности. Преступления против датчан в Англии он стыдился, но не собирался извиняться за него в Нормандии. К тому же он имел точные сведения, что датский король использовал низовья Сены как опорный пункт в своих походах на Англию. Так чего ему ждать в Руане, кроме отказа и еще раз отказа?
Английский канал, кишащий норманнскими морскими конунгами, из тех, что живут грабежом и захватом пленных, препятствовал общению между правящими домами и не давал им поближе познакомиться. Мама Гуннор уже собралась в Винчестер как раз, когда Эмма должна была родить Эдварда. Но именно тогда случилось первое нападение короля Свейна, и руанский двор отговорил Гуннор от рискованной поездки. О покаянных настроениях Этельреда мало кто знал. Для Эммы же примирение с королем означало новую беременность. По ее просьбе архиепископ Роберт был готов приехать крестить
Поскольку английским ополченцам по-прежнему не удавалось защитить побережье, Эмма подбросила королю мысль: не поехать ли ей самой попытаться договориться с братьями. На что было получено твердое «нет» — слишком опасна туда дорога. Но когда Эмма стала настаивать, сетуя, что так никогда и не увидит своих, король Этельред смягчился, но детей велел оставить в Англии. Неужели он подозревал, что она может не вернуться?
Тут разведчики Этельреда в северных водах предупредили о новом нападении, еще более мощном, чем прежние. Под воздействием этой вести Этельред разрешил Эмме написать герцогу Ричарду.
По причине этого-то письма и прибыл сюда архиепископ Роберт.
Как напряженно вглядывалась Эмма в эти глаза! То, что герцог Ричард прислал своего высокого брата вместо того, чтобы отправить письмо в ответ, — не означает ли это, что на военную помощь все же можно рассчитывать?
Но надежда быстро угасла. Роберт лишь выразил сожаление, что герцог Руанский не имеет таковой возможности: с оружием в руках он борется теперь против Одо, графа Шартрского.
Наконец и Эмма узнала — против того самого Одо, за которого выдали ее сестру Мод еще прежде, чем она сама прибыла в Англию! Но Мод умерла пять лет назад. А Одо не желает возвращать крепость, полученную им в приданое. Но Ричард настаивает, что крепость должна отойти обратно, так как Мод умерла, не оставив наследников…
И на подобную чепуху во Франции тратят силы и время!
— Я хотел бы побыстрее покончить со всеми отрицательными ответами, — суммировал архиепископ, — и от имени моего брата заверить, что у нас в Руане ничего не известно о каких-либо попытках нападения на Англию, тем более мы никак не поощряем подобные посягательства и не поддерживаем их.
— Даже не позволяете датчанам заезжать к вам в Нормандию зализывать раны? — запальчиво спросил Этельред. — И не позволяете им продавать на ваших рынках добычу, награбленную в Англии, как часто бывало и раньше?
— Я не знаю, как тут обстоит дело в последнее время, — отвечал Роберт. — Я лишь повторяю, что Нормандия, как и раньше, не пускает на свои берега викингов. И в особенности этих, о которых вы спрашиваете, кто бы они ни были и откуда бы ни направлялись.
Говоря, архиепископ сжимал в руке свой наперсный крест. Для того ли, чтобы подкрепить свои уверения, или же прося у Господа прощения за неправду, Этельред так и не понял. Устало кивнув, он поднялся и покинул зал приемов. Желания поближе познакомиться с шурином он уже не испытывал.
Роберт тоже поднялся. И, несколько озадаченный, уселся снова.
— Какова подлинная причина отказа Ричарда? — спросила без обиняков Эмма.
— В Руане никто не верит, что король сможет со всем этим справиться, — понизив голос, отвечал Роберт. — Если и прежде ему не удавалось. Мне тяжко говорить тебе об этом, прекрасная моя сестрица, но герцог полагает, что дни короля сочтены.
Да, и ей самой тоже так кажется. По крайней мере теперь, когда Ричард лишил ее последней поддержки.