Хевдинг
Шрифт:
Но пока мы просто шли вдоль побережья на восток, останавливаясь на ночлег в каких-нибудь безлюдных местах. Несмотря на всю привлекательность этих мест, регулярные набеги северян и здесь делали своё дело, заставляя аборигенов отходить вглубь суши.
И каждый вечер в лагере что-нибудь происходило.
— … а потом я оторвал ему голову! Голыми руками! — собрав вокруг себя небольшую толпу слушателей, вещал один из новеньких, Торир Большая Нога.
— Брешешь, — сказал ему Олаф.
Многие из бейстадцев и без того были настроены негативно
— Клянусь тебе! — воскликнул Торир.
— Невозможно взять и оторвать кому-то голову, — сказал Асмунд. — Только если она будет висеть на лоскутке кожи.
— А я разве не сказал? — удивился Торир Большая Нога. — Ха! Точно! Я ударил его топором по шее, а потом голыми руками оторвал голову!
— Ирландцы все мелкие и тощие, даже меньше саксов, — сказал Хальвдан. — Может, и можно оторвать.
— Нельзя, — сказал Олаф.
— А я думаю, можно, — сказал Хальвдан.
— Скоро сможете это проверить, — сказал я, приближаясь к костру, у которого сидели норманны. — Здешние мужики тоже мелкие и тощие.
— Бранд! Решил с нами посидеть? Наскучило мечом махать? — осклабился Хальвдан.
Каждый вечер я проводил в усердных тренировках с мечом, топором, тесаком и копьём, пытаясь овладеть всем здешним оружием в совершенстве. Ну, или почти всем. Но сейчас, после пропущенного в голову, меня начинало мутить от любой физической активности, и уделять тренировкам больше пяти минут не получалось.
— Знавал я одного парня, — произнёс Торир. — Он вот тоже так каждый день занимался.
— Наверное, умелым воином стал? — хмыкнул Сверри, тоже грезивший победами на поле брани.
— Нет, пропотел на одной из тренировок, простудился и помер, — сказал Торир на полном серьёзе. — Даже ни с кем подраться всерьёз не успел, не то что врагов убивать.
— На что-то намекаешь? — спросил я.
— Нет, хёвдинг, — покачал головой Торир.
— Ха-ха-ха, с нашим Брандом шутки плохи, да, Олаф? — расхохотался его брат Лейф.
— Точно, — буркнул Олаф.
Костёр трещал, выбрасывая снопы искр, дым лез в глаза всюду, куда бы ты не уселся, комары так и норовили откушать свежей крови, именно твоей, а не чьей-то ещё. Но почему-то такие посиделки у костра нравились мне гораздо больше, чем пьянки в таверне или в длинном доме конунга. Душевнее как-то, что ли.
Все заняты своим делом, большинство отдыхает после долгого дня в море. Кто-то варит кашу в общем котле, кто-то стоит в карауле. Хромунд обходит раненых, некоторые уже спят, богатырским храпом демаскируя нашу стоянку. Мне нравилась такая жизнь, полукочевая, бродячая. Лучше, чем сидеть за стенами какого-нибудь городка в прокопчённой хижине и ждать, пока к стенам подойдёт чья-нибудь армия.
Да и я уже привык к подобной жизни, а смартфоны, интернет и центральное отопление теперь казались для меня чем-то далёким и сказочным, эфемерным. Смутным воспоминанием из далёкого прошлого.
— Вот разбогатеем, ферму себе построю, — мечтательно протянул
— Кто бы её тебе отдал, Токи, — фыркнул Кьяртан.
— Так я и говорю, когда разбогатеем, — пожал плечами Токи. — Сейчас-то понятно…
— Пока ты в море, на ней уж кто-нибудь жениться успеет, — сказал Сверри. — Или она ждать обещала?
— Не знаю, — пожал плечами Токи.
— Ауд, это которая дочка Ормульфа Рыжего? — спросил Лейф.
— Она самая, — сказал Токи.
— Да уж, я бы с ней ферму-то распахал, — задумчиво произнёс Лейф.
Токи, кажется, не понял, что Лейф имел в виду, поэтому согласно закивал, как ни в чём не бывало. Остальные прятали ухмылки в бороды.
О мирной и спокойной жизни мечтали многие, и их в поход гнала жажда наживы, стремление разбогатеть, чтобы однажды осесть на земле и больше никогда не браться за оружие. Другие мечтали прославиться, чтобы об их доблести сложили песни, которые запомнятся в веках. Третьи, и их было меньше всего, ходили в вик просто из любви к приключениям, и я, пожалуй, мог считать себя именно из их числа.
Меня не интересовало богатство, земля и спокойное существование зажиточного фермера, хотя я понимал, почему некоторые могут к этому стремиться. Меня не заботили песни, которые обо мне сложат, и истории, которые обо мне расскажут, хотя я и старался вести себя так, чтобы не уронить чести и соответствовать здешнему моральному компасу. А вот узнать, что кроется за горизонтом, поглядеть на далёкие земли, оказаться там, где прежде не ступала нога моего современника, это будоражило кровь и заставляло меня двигаться дальше.
Утром мы двинулись дальше, навстречу рассвету. И чем дальше мы продвигались на восток, тем более знакомыми и привычными для меня выглядели здешние берега.
Корабль всё чаще вёл Кьяртан, пока я отлёживался на корме, удар в голову, похоже, не прошёл бесследно. Мне требовалось немного времени, чтобы восстановиться, как и остальным нашим раненым, и поэтому мы проходили мимо возможных целей. Поморянские деревушки оставались нетронутыми.
Впрочем, никто не жаловался. Один только Жадина, вечно алчущий добычи, пристально вглядывался в туманную дымку на юге, подсчитывая утерянную прибыль. Все остальные пока отдыхали от сражений и зализывали раны.
Вскоре мы добрались до литовского побережья и повернули к северу. Прошли вдоль Моонзунда, добрались до Финского залива. С грабежом латышей и прочих местных нищих аборигенов пришлось повременить. У них как у латыша — только хрен да душа. И в кармане ни гроша. Так что мы просто восстанавливались от ран, не встревая в конфликты.
Миновали будущую Нарву, острова, Котлин. Теперь я сам вёл «Морского сокола» с глупой улыбкой на лице. Здесь я бывал. Пусть в другом времени, но бывал, и любил эти места, хоть и не жил здесь подолгу. И хоть вместо чудесных парков Ораниенбаума и Петергофа здесь виднелся только заросший лесом берег, я всё равно радовался.