Хевен

Эндрюс Вирджиния

– Наверное, у тебя никогда не было ни одной девушки, кроме меня? – спросила я с горечью в голосе, которой он, похоже, не заметил.

– Были просто свидания, и только.

Мы достигли Мартинз-роуд. И на углу увидели огромный дом-чудовище, покрашенный бледно-зеленой краской с оттенком прибойной пены, чем-то напоминавший цвет глаз Китти. При доме имелся большой двор с хорошо подстриженным газоном. Мне трудно было представить, что дедушка спрятан где-то в этом огромном доме. Старые кресла-качалки, расставленные на террасе, пустовали. Почему бы

дедушке не сидеть в кресле и не вырезать фигурки?

– Если хочешь, я подожду здесь, пока ты там с ним будешь беседовать, – задумчиво предложил Логан.

Я разглядывала все эти высокие узкие окна, представляла себе внутренние лестницы и думала о том, что дедушка сейчас так же плохо держится на хромых ногах, как некогда бабушка.

Дом выходил на обсаженную деревьями улицу. Все дома по улице выглядели ухоженными. Перед каждым был газон, а на ступеньках террас или у дверей лежали утренние газеты. Одетые по-домашнему владельцы домов выгуливали собак.

Часто ночами я оказывалась в Уиннерроу, на сумеречных пустынных улицах, где не было людей, не лаяли собаки и не пели птицы и вообще не было слышно ни звука. В этих кошмарных снах я бродила в поисках Нашей Джейн, Кейта и Тома. Но дедушку не искала ни разу, будто уверенная, что он всегда будет жить в нашей горной хижине, – мне так хотелось.

Логан сообщил мне:

– Я слышал, что твой дедушка помогает в уборке дома, чтобы оплачивать проживание и питание, когда отец забывает или опаздывает заплатить Салли Тренч.

Солнце, недавно поднявшись над горизонтом, уже поливало долину своими раскаленными лучами. Здесь не чувствовалось освежающего дуновения ветерка, как наверху, в Уиллисе. Надо же, всю жизнь я считала, что долина – это рай на земле.

– Ну, пошли, – сказал Логан, беря меня под локоть и направляясь через улицу к выложенной кирпичом дорожке. – Я посижу здесь, на террасе. Можешь не торопиться. У меня впереди целый день. Целая жизнь, чтобы провести ее вместе с тобой.

Толстая нечесаная женщина лет пятидесяти пяти услышала мой робкий стук, с большим интересом осмотрела меня и открыла дверь из металлической сетки.

– Мне сказали, что здесь проживает мой дедушка, Тоби Кастил, – заявила я.

– Да, дорогуша, есть такой. Какая ты вся из себя стройненькая, ну очень стройненькая, прямо куколка. И цвет волос мне нравится, и губки – ну просто, как говорится, для поцелуев. – Она вздохнула, взглянула на свое отражение в ближайшем окне и поморщилась, потом снова повернула голову ко мне. – Приятный старичок, я испытываю слабость к таким, как он. Я приняла его, когда никто больше не хотел его брать. Поселила в хорошей комнатушке, а кормлю так, как он никогда не ел, десять к одному, даже двадцать. Люблю держать пари, дурная страсть. В моем деле приходится рисковать. Народ хитрый, ох, хитрый. Приезжает молодняк, привозит родителей, говорят, будем платить, а сами не платят. Уезжают – и только их и видели, а какой-нибудь старик или старушка сидят тут всю жизнь и ждут, ждут, что к ним приедет кто-нибудь, а никто не едет и писем не шлет. Позор, такой позор, как ведут себя некоторые дети, когда родители состарятся и ничего с них не возьмешь.

– Как я

понимаю, мой отец каждый месяц посылает деньги.

– Посылает, посылает. Чудесный человек, твой отец, и по виду, и по поведению. Я его помню еще мальчишкой, когда все девицы за ним гонялись. Но я их не осуждаю. Однако он вырос совсем не таким, как люди думали, совсем не таким.

Что она хотела этим сказать? Что отец был проходимцем, каких свет не видывал, и весь Уиннерроу знал об этом?

Она улыбнулась, показав вставные зубы такой белизны, словно они были сделаны из мела.

– Чудное местечко, правда? Ты ведь будешь Хевен Кастил, да? Я пару раз видела твою мамочку. Она была настоящая красавица, но слишком изящная для этого ненавистного мира. Кажется, и Бог был того же мнения. Ты очень ее напоминаешь, нежная такая. – Она посмотрела на меня своими небольшими, но дружелюбными глазами и нахмурилась. – Уезжай-ка отсюда, дорогуша, нечего тебе делать здесь среди таких, как мы.

Она продолжала бы тараторить целый день, если бы я не попросила провести меня к дедушке.

– У меня не так много времени, и я хотела бы повидаться с дедом прямо сейчас.

Женщина впустила меня в дом и провела через темное фойе. Мой взгляд выхватывал предметы старой мебели в комнатах, абажуры со стеклянными подвесками, портреты на стенах. Потом пошла крутая лестница. Изнутри этот дом казался очень старым. Свежая краска и ремонт достались внешнему виду дома. Внутри же не было ничего от чистоты и свежести, кроме одного – запаха лизола.

Лизол…

«Лезь в ванну, грязнуля деревенская…» «Побольше лизола, дура…» «Я смою с тебя кастиловскую грязь…»

Я вздрогнула. Мы прошли мимо комнаты на втором этаже, которая словно сошла со страниц каталога тридцатых годов.

– Ты можешь провести с ним пять минут, – перешла женщина на деловой тон. – Мне приходится кормить три раза в день шестнадцать человек, а твой дед должен выполнить свою часть работы.

Я помнила, что дедушка никогда ничего не делал по дому.

Как внезапно могут меняться иные люди. Еще три пролета крутых лестниц с поворотами. Ягодицы под тонким хлопковым платьем были словно два зверька-близнецы, играющие друг с другом, я даже отвела глаза. И как только дедушка мог подниматься по такой лестнице? И выходил ли он вообще на улицу? Чем выше мы поднимались, тем более старым выглядел интерьер. Здесь уже никому не было дела до облупившейся краски, до бегавших по полу тараканов. Пауки развесили паутину в неосвещенных углах, опутали ею столы, стулья, светильники. Какой ужас охватил бы здесь Китти!

Пройдя узким коридором верхнего этажа со множеством закрытых дверей, мы очутились у самой дальней. Отворив ее, я увидела необычно маленькую, жалкую комнатенку с продавленной старой кроватью, крошечным комодом, и там в скрипучем старом кресле-качалке сидел дедушка. Он настолько состарился, что я еле узнала его. У меня сжалось сердце, когда я увидела вторую качалку – обе они попали сюда из нашей старой хибары в Уиллисе. Дедушка разговаривал с качалкой, будто там сидела бабушка.

– Ты слишком много вяжешь, – бормотал он. – А тебе нужно приготовиться к приходу Хевен.