Хеймдалль
Шрифт:
Правда так задела Хродмара, что он готов был метнуть копье прямо в грудь Ингольва, но от своего бессилия, наконец-то выпустил его из рук и уныло понурил голову. Он тихо прошептал кому-то: «Лучше б убил». Неловко и низко смотрелся он в подобном положении, с такими огромными руками и широкой шеей. Глупо помолчав, Хродмар обратился к Ингольву:
– Я гляжу, ты многое знаешь обо мне, но скажи, зачем что-то знать о человеке, который и вправду в своей никчемной жизни не совершил ни единого подвига?
Ингольв невозмутимо объяснил:
– Потому что мне известно и другое: пройдет время, и ты совершишь подвиг такой величины,
Хродмар недоверчиво посмотрел исподлобья на Ингольва, а тот продолжил:
– Подвиг настолько великий, что даже близкие не поверят, а веками позже люди о нем забудут, но будут неосознанно жить в его последствиях, ведь он изменит весь мир. Никто и не задумается, что солнце продолжает светить лишь по одной причине, и эта причина ты! Поверь мне, эйнхерий врать не будет.
Хродмар глядел на Ингольва, как на сумасшедшего. Он с самого начала так на него глядел, но после этих слов он воспринимал его «сумасшествие» несколько в ином ключе. После короткой паузы он спросил с недоумением:
– Ты очень красиво и высокопарно выражаешься, даже чересчур, но… это что за подвиг такой, который все забудут? Какой в нем тогда смысл? Где же тут бессмертие? Настоящий подвиг приносит настоящую славу, он подобно молнии на древесном стволе выжигает в памяти след, вот мой дед бессмертен, потому что его все помнят.
– То, что ты назвал «настоящей» славой, скорее «ваша», «людская», что, если о твоем деде завтра никто не вспомнит? То все, – Ингольв развел руками, – его нет, никто даже не задумается: а вот был, мол, наверняка великий кузнец и воин, наверное, звали его Дарри… слава, зависимая от общества, призрачна и она есть причина упадка.
– О Дарри и обо всех остальных великих героях забудут только с наступлением Рагнарёка, вот это и есть упадок.
Ингольв улыбнулся до ушей, и Хродмара смутило выражение его лица, даже слегка напугало, настолько ему не шла эта улыбка, точно чужая, было очевидно, что веселые черты не свойственны и непривычны его лицу.
– И ты абсолютно прав, – с удовольствием подтвердил сказанное Ингольв.
– Не понял.
– Ты прав. Рагнарёк уже наступает.
– Солнце вроде еще светит, – кивнул головой Хродмар в сторону неба. – Должно быть, тебе просто не повезло с норнами 17 , вот и говоришь так.
– Хм, впрочем, как и тебе, – ударил он словом, точно мечом, в самое сердце Хродмара
Его так это задело, что в душе он вознамерился вызвать Ингольва на поединок, но так и не решился в действительности. Ему стало тошно сидеть перед незнакомцем и так унизительно, будто его оскопили. Они молчали.
17
Норны – три женщины наделенные даром определять судьбы мира, людей и богов.
– Что же это за слава, о которой ты говоришь, «не людская»?
– Божественная. Ведь совершенно лишь то, что невидимо, а остальное конечно и подвержено разложению. Таков закон, Хродмар
Хродмар, что уж скрывать, ни капельки не понял из сказанного. Но он четко услышал два слова, мгновенно согревшие ему душу, подобно тому, как после долгого пребывания на морозе, заходишь в прогретый дом и садишься у огня. Всего два слова: Хродмар и слава. В душе что-то отлегло, его мысли лихорадочно забегали: «Если этот парень настоящий эйнхерий во плоти, а ни для кого не секрет, что раньше они напрямую общались с богами, тогда он явно не врет». В тоже время сомнение брало над ним верх: «А вдруг это ульфхеднар, который ну совсем чокнулся и его изгнали за тяжкое преступление? А то, чего это он в лесу кукует? Такие случаи не редкость!» Но Хродмара все же столь прельстили речи Ингольва: «Ну а вдруг, а вдруг сам Один льет мед на его язык?» Что в мечтательном забытии он сказал наконец:
– Подумать только, а я ведь просто мимо проходил.
– Каждый поступок ведет за собой последствия, порой даже опрокинутое ведро с водой, это судьба, ты ведь не просто тут прогуливался по лесу?
– Я искал волка, – очнувшись пробормотал Хродмар.
– И ты его нашел, пойдем, – Ингольв привстал, – напоишь волка.
– Волков не поют, – заметил Хродмар, взглянув снизу вверх на ульфхеднара.
– Ты пригласишь меня к себе или нет?
– Быстро ты перешел к делу… Что ж, пойдем, боюсь только, как бы отец тебя не погнал на все четыре стороны с такими воззрениями…
И Хродмар рискнул привести домой чужака.
На пути к дому Бранда, они то и дело ловили на себе настороженные, а порой и боязливые взгляды прохожих. Жители сами даже не знали, что больше их смутило – прибытие Ингольва в их деревню или его присутствие рядом с Хродмаром Мертвым мужем. Кузнец с гостем прошли мимо гавани и кузни, где работал Хродмар, затем дальше вдоль частокола с воротами, за которыми с корабельной крышей находился длинный дом ярла с красными балками. Пройдя еще немного через центр деревни с общественными банями, они оказались в широком дворе Бранда. Хродмар открыл дверь своего жилища с криком:
– Ма-а-ам! Па-а-ап!
Но ответа не последовало.
– Хм, отец видать трэллов повел на жатву, а…
– Папа на земле, а мама вернется сейчас! – закончил его мысль сестринский голосок, доносившийся из хлева, там Лауга доила корову. Ведро с шумом наполнялось молоком. Когда они подошли к открытому проему в хлев, на земле под своими ногами Лауга увидела растянутую тень с волчьими ушами. Она непроизвольно обернулась и, поскольку Ингольв пересек поток солнечного света, проникавший в хлев, Лауга увидела черный волчий силуэт с человеческими ногами. С испугу она чуть было не опрокинула ногой молоко, но успела вовремя ухватить край ведра.
Они вошли внутрь. Лауга смутилась перед незнакомцем, она никогда не видела зверолюда так близко. Хродмар представил гостя:
– Знакомься, это Ингольв, если отец будет не против, он у нас поживет какое-то время.
– Да прибудет с вами Тор, – поприветствовала она и запнулась, но быстро опомнилась и решила поднести ему молока в знак гостеприимства. Ингольв взял ковш, чуть коснувшись ее пальцев. Он жадно пил, внимательно одним глазом разглядывая Лаугу. Ему невозможно было оторваться от нежных черт ее лица, зеленых глаз и длинных волос цвета корицы. Первое впечатление тяжело скрыть перед девушкой, если ты только не сам Один, поэтому Ингольв, который сначала привнес напряженный дух в деревню, теперь не казался таким опасным и чуждым. Он даже не заметил, как уже допил молоко и, словно сом, присосался к пустому ковшу, чтобы еще немного полюбоваться Лаугой. Она почувствовала это и сразу закрылась, сделав шаг в сторону и скрестив руки на животе.