Хейсар
Шрифт:
…Начавшийся дождик добавил моему сумасшествию еще немного остроты — я начала представлять, как Кром стягивает с меня липнущее к телу мокрое белье, как ненароком прикасается пальцами к моей коже, а потом безумно долго слизывает огромные прозрачные капли с моей обнаженной груди.
Картинка из двенадцатой главы «Тайн дворцовых альковов» возникала перед моим внутренним взором как живая. Только не сбоку, как в свитке, а со стороны моего лица: я — в нежно — розовой нижней рубашке, разорванной до живота, — лежала на горе разноцветных подушек, почти касаясь груди кусочком тающего льда. Кром — в полурасстегнутом камзоле с белоснежным воротником и обшлагами рукавов — клонился к моему соску, на котором ослепительно блестела восхитительно красивая капля.
Когда там, в картинке, он, наконец, касался ее кончиком языка, у меня темнело в глазах и начинала кружиться голова. Поэтому я откидывала на плечи капюшон, вглядывалась в клочья серых облаков, почти касающихся вершин деревьев, и молилась всем Богам сразу, чтобы дороги развезло и мы застряли на постоялом дворе хотя бы на десятину…
…Увы, Богам оказалось не до меня — минут за десять до того, как мы добрались до покосившегося столба, с которого скалился выбеленный временем медвежий череп, дождик практически перестал, а на небе появились ярко — синие просветы.
Поняв, что десятины в постели с Кромом, скорее всего, не будет, я угрюмо вздохнула и поймала на себе встревоженный взгляд Этерии Кейвази.
Я непонимающе нахмурилась и направила кобылку поближе к ней.
— Мэй, что произошло в лесу? Ты сама не своя…
— Вроде ничего…
— А если подумать?
— Я поняла смысл одного из самых странных изречений Игенора Мудрого… — неожиданно для себя ляпнула я. — «Жить надо так быстро, как будто живешь последний час. И так медленно, как будто впереди — Вечность…»
Баронесса сглотнула, покосилась на Крома, потом посмотрела на меня расширенными от ужаса глазами и почти неслышно спросила:
— А как же долг перед короной и родом?
…По лестнице я поднималась как на эшафот — медленно — медленно, ничего не видя перед собой и, кажется, даже не думая. Хотя нет, думая — в голове билось одно — единственное слово: «Должна… Должна… Должна…» И все глубже вбивало меня в омут отчаяния.
Скрип двери, шлепок переметных сумок, хлопок закрывающихся ставней, топот ног водоносов — каждый звук, доносящийся до меня, я не слышала, а ощущала. Кожей. С большой задержкой. И словно через толстенную подушку.
Прикосновения — тоже: то, что Кром поставил меня на ноги и помогает раздеться, я почувствовала только тогда, когда осталась в одном белье.
Потом поняла, что он делает, вздрогнула, позволила ему стянуть с меня нижнюю рубашку, на негнущихся ногах подошла к бочке с водой, представила, как он положит голову на ее край и уставится мне в глаза и… заревела.
Купание было забыто в то же мгновение — Меченый подхватил меня на руки, в два прыжка донес до кровати, завернул в одеяло, посадил к себе на колени и нежно прижал к груди. Потом закрыл глаза, осторожно провел ладонью по моим волосам, прикоснулся пальцем к кончику носа, дотронулся до губ и улыбнулся:
— Ты красивая… Очень — очень… Слышишь?
Я слышала, но говорить не могла.
— Мне безумно нравится твоя улыбка, Половинка… Нет, не Половинка, а Огонек! Маленький, но теплый и яркий — яркий…
Я уткнулась носом в его мокрый нагрудник и заплакала еще горше — он чувствовал то же, что и я, а я…
— Когда ты улыбаешься, мне становится теплее…
Меня заколотило.
— …а когда ты плачешь, я замерзаю. И снова превращаюсь в того самого Бездушного, который когда-то вошел в захаб вашего родового замка…
«Родового?» — мысленно переспросила я и застонала.
— …в холодного, равнодушного и почти мертвого…
— Ты не холодный, не равнодушный и не мертвый!!! — всхлипнула я.
— Это потому, что ты меня отогрела! А если будешь плакать, я умру. И на этот раз — окончательно…
«Умрет. А я — вместе с ним… — обреченно подумала я и криво усмехнулась: — Тогда все закончится. И для него, и для меня…»
— Эй, Огонек, ты, кажется, собиралась со мной о чем-то говорить…
Я заглянула в его глаза и поняла, что еще мгновение — и я не смогу сказать ему то, что собиралась!
Зажмурилась, нащупала рукой бедро и изо всех сил впилась в него ногтями.
Больно не было. Совсем. Так, где-то на краю сознания что-то кольнуло.
— Огонек, мне не нравится твой взгляд… — испуганно выдохнул Кром. — Ты меня пугаешь!!!
«Я должна… Я должна! Я — должна!!!» — мысленно заорала я и представила себе голос отца:
— …Корона, род, ты. И никак иначе…
— Папа, а как же Слово?
— Прежде, чем что-то обещать — думай…
— А… честь?
— Честь — превыше всего…
Слезы высохли сами собой:
— Положи меня на постель, пожалуйста…
Положил. Осторожно, как белогорскую вазу. И нехотя убрал руки.
Я выпростала руку из-под одеяла, убрала с лица мокрые волосы и вздохнула:
— На мне — долг. Перед тобой, короной и родом. Я разделю твою жизнь, как только ты скажешь. Но до этого сделаю все, чтобы оставить наследника…
Глава 11 — Кром Меченый
…Назвать деревней пяток ветхих домишек и пару разваливающихся сараев, испуганно жмущихся к придорожному трактиру, у меня бы не повернулся язык. Выселком [78] , усадьбой, даже хутором — да, но никак не деревней. А Мэй назвала не задумываясь. Вернее, попросила представить, что это — деревня.
Женихи попытались: Медвежья Лапа нахмурил брови и кивнул, Сокол — подергал себя за ус, а Ночная Тишь почесал затылок и улыбнулся.
— А теперь скажите мне, какие налоги и почему вы бы с нее брали…
78
Выселок — сельское поселение, все жители которого перебрались в него из другого населенного пункта.