Хейсар
Шрифт:
Моя гард’эйт втянула носом воздух и ненадолго оттаяла:
— Кром, мне надо выкупаться…
Я кивнул, потом сообразил, что она меня не видит, и подошел к двери.
— Сам — не ходи… — глухо буркнула она. — Пошли какого-нибудь слугу… Или Итлара…
Послал. Потом сдвинул к стене стол, лавку, вытащил из переметной сумки ночную рубашку и полотенце, аккуратно положил их на столешницу и поинтересовался:
— Можно, пока ты будешь мыться, я постою в коридоре?
Мэй закусила губу, и я увидел, как по ее подбородку покатилась капелька крови!
Шагнул к ней и чуть не оглох от рева, раздавшегося из-за входной двери:
— Бочка — а-а для — а-а амавений! Вна — а-асить?!
Остановился. Открыл дверь. Дождался, пока водонос втащит в комнату бочку. Кинул ему копье и остался на месте, сообразив, что Мэй требуется не сочувствие, а поддержка.
Так, в общем-то, и оказалось — к моменту, когда бочка оказалась полна, баронесса д’Атерн справилась со своей слабостью, спокойно встала с ложа и взглядом попросила меня отвернуться.
Я повиновался. И стоял лицом к стене, пока не услышал плеск воды и тихую просьбу:
— Сядь рядом…
Повернулся. Глядя себе под ноги, дошел до бочки, сел к ней спиной и вздрогнул, услышав тихий шепот:
— Прости меня, пожалуйста…
Зажмурился. Заставил себя кивнуть. А через Вечность добавил:
— Я тебя ни в чем не виню…
Она промолчала. А через мгновение равнодушно поинтересовалась:
— Ты не поможешь мне помыть волосы?
…Легли порознь: она — на кровати, я — на лавке, приставленной к двери. И уставились в потолок. О чем думала она, я не знаю. Но исходящую от нее боль я чувствовал чуть ли не сильнее, чем свою.
Пока из таверны доносился гомон подвыпивших постояльцев, время еще как-то двигалось. А когда угомонились даже повара, оно окончательно остановилось. И я начал сходить с ума.
Сначала обострился слух — я начал слышать не только дыхание Мэй и шелест простыней и одеяла в те редкие моменты, когда она шевелилась, но и стук ее сердца. Через какое-то время появились запахи — аромат мыльного корня, чистых волос и кожи. Причем так остро, как будто я лежал рядом с ней. А следом за запахами — образы: волосы, разметавшиеся по подушке, бледное заплаканное личико, темное пятнышко на прокушенной губе, вздрагивающий подбородок, тоненькая шейка и руки, безвольно лежащие поверх одеяла.
Я слышал, чувствовал, видел ее. И совершенно точно знал, что она точно так же слышит, чувствует и видит меня.
Сколько времени мы провели, утопая друг у друга в душе, — я не знаю. Зато помню, что боль, став совершенно невыносимой, сменилась отчаянием. Отчаяние, постепенно достигнув какого-то предела, — мрачной решимостью. А решимость… решимость ударила в сердце вспышкой боли.
Самой настоящей, заставляющей неметь левую руку и отдающейся в мизинец.
Я сжал зубы и остался лежать. А Мэй встала.
Встала, постояла и пошла ко мне. Обуреваемая чем-то непонятным.
Когда я приподнялся на локте и посмотрел на нее — не помню. Помню только ее взгляд, отблески мерной свечи на заплаканных щеках и улыбку.
Не добрую, не нежную, не злую — сумасшедшую!
И рождающийся в моей душе страх…
…Когда она склонилась надо мной и потянулась к моим волосам, я зажмурился, затаил дыхание и на миг вывалился из реальности. Поэтому, услышав шелест стали, не сразу понял, что это — мой собственный кинжал, который я положил в изголовье вместо отданного Латирдану посоха.
А когда понял, то рванулся к Мэй. Изо всех сил. И вцепился в ее запястье за мгновение до того, как она ударила себя под левую грудь…
— Вот и все… — выпустив из пальцев клинок, устало выдохнула она. — Ты меня спас. Значит, сделал последний Шаг и должен уйти…
— Что?
— Я уйду с тобой…
Глава 12 — Бельвард из Увераша
…Глава Ирригардского братства Пепла усиленно строил из себя короля — восседал на кресле, явно скопированном с малого трона Латирданов, демонстративно поглаживал рукоять короны [79] и смотрел не на Бельварда, а сквозь него. Увы, ни все вышеперечисленное, ни одежда, явно сшитая на заказ у лучших портных Аверона, ни дорогие перстни, унизывающие пальцы, не давали самого главного — врожденной уверенности в себе: Сулхар по прозвищу Белый держал голову как черный, спину — как черный и даже кивал как черный.
79
Корона — местное название символа королевской власти. Полуторный меч с навершием, изображающим корону.
Хотя нет, не кивал — таращился в противоположную стену и шевелил губами. Так, словно говорил сам с собой.
Минуту. Две. Пять. Десять. Потом начал кусать ус, не замечая, что в глазах Бельварда разгораются икорки гнева.
Минут через пятнадцать смотреть на бесстрастное лицо Серого порядком надоело, и юноша, сжав кулаки, повторил свое предложение:
— Мне нужны две твои лучшие пятерки. Если они сделают дело, ты получишь две сотни золотых…
Сулхар постучал пальцами по крестовине меча и наконец изволил посмотреть на гостя:
— Братство не связывается с хейсарами. И с Бездушными — тоже…
— Боитесь? — презрительно усмехнулся юноша.
Серый равнодушно пожал плечами:
— Золото нужно живым. А вы предлагаете нам не только дело, но и месть шаргайльцев с Посмертным Проклятием Бездушного…
— Хейсаров — восемь, Бездушный — один! — возмутился Бельвард. — А две пятерки, которые мне нужны, — это целый десяток! Если твои люди не промахнутся, то мстить и проклинать будет некому!
Глава братства Пепла криво усмехнулся:
— А если промахнутся?
Юноша невольно дотронулся до повязки, прикрывающей пустую глазницу, поймал насмешливый взгляд собеседника и разозлился:
— Я, кажется, просил лучших!
— Хорошая пятерка приносит Братству пару сотен золотых. Каждый год. Лучшая — вдвое больше. Ну и ради чего мне ими рисковать?
Бельвард раздул ноздри, сжал зубы и… ухмыльнулся:
— Хорошо, давай по — другому: ты выделяешь мне столько людей, сколько считаешь нужным. Я плачу пять десятков желтков сейчас, двести пятьдесят — после дела и забываю обо всем, что видел…