Хейсар
Шрифт:
Увидев его хмуро сдвинутые брови и решив, что испытующий взгляд аннара — это признак его недовольства, я почему-то решил, что он будет убеждать меня не торопиться и жить в комнате его сына до полного выздоровления. Ничуть не бывало — остановившись перед моей кроватью, старший отец рода торжественно поздоровался и сообщил, что к переезду все готово, а его воины вот — вот подойдут.
Я ненадолго потерял дар речи: здороваясь, Тарваз назвал меня не «илгизом», а «ашером». Поэтому ответил на приветствие с некоторой заминкой.
Каменная Длань не обратил на паузу никакого внимания — дождался, пока я закончу говорить, на мгновение
Хейсарка, до этого мгновения возившаяся с какими-то травами, покраснела до корней волос, торопливо вытерла руки рушником, одернула араллух и чуть ли не бегом отошла к ближайш ей стене. Через мгновение к ней присоединилась Мэй, потом открылась дверь в коридор — и я удивленно хмыкнул: в комнату вошли не какие-нибудь первачи [207] , а Аттарки первой крови [208] !
207
У хейсаров первачей нет. Кром употребляет привычные ему выражения.
208
Унгар и Давир — внуки Тарваза. Первая кровь — сыновья старшего отца рода. В следующем колене таковыми будут считаться сыновья старшего сына Каменной Длани — Ваги.
Разодетые так же, как их дед, Унгар и Давир [209] двигались с таким видом, как будто шли не к кровати какого-то там долинника, а, по меньшей мере, к трону Неддара Латирдана — гордо вскинув головы и уставившись в видимую одним им точку где-то над моей головой.
Что самое интересное, носилки нес старший, Ночная Тишь. А младший ему завидовал!
…Дошли. Положили носилки на свободную половину ложа, сняли с них расшитое покрывало, чуть ли не с благоговением подстелили его под меня, потом взяли ткань за уголки и вопросительно уставились на деда.
209
Давир Сломанный Шип — еще один брат Ваги.
Тарваз, внимательно наблюдавший за их действиями, еле заметно шевельнул бровью — и я оказался на носилках. Еще один взгляд — юноши одновременно взялись за ручки, крайне осторожно разогнули спины и сделали шаг к двери…
…К моему удивлению, выйдя в коридор, Каменная Длань, шествовавший первым, свернул не налево, к лестнице, а направо! И, не дойдя до зала Совета буквально десяти шагов, остановился. Мелькнула стремительная тень, рванула на себя обе створки — и аннар, несущий шкуру с моим чеканом на вытянутых руках, исчез.
«Они что, собрались выносить меня во двор через высокую дверь?» — ошарашенно подумал я, глядя на донельзя гордого собой Уресса, стоящего рядом с дверями. А когда Унгар с Давиром шагнули вперед, вообще перестал что-либо понимать: за створками оказалась не лестничная площадка, а комната!
— Твое рейро [210] , ашер! — дождавшись, пока меня переложат на широченную кровать, на которой, при желании, могли бы разместиться трое таких, как я, торжественно провозгласил аннар. Потом положил шкуру с чеканом на ажурную подставку по правую руку от меня, добавил что-то непонятное на хейсарском, зыркнул на своих сыновей и чинно удалился.
210
ейро — до словно «место, где не нужны часовые».
Проводив взглядом метнувшихся за ним Унгара и Давира, я огляделся по сторонам и задумчиво почесал шрам: комната выглядела… странно. Даже очень: кровать из тирренского дуба с резным изголовьем, рассчитанным на обоерукого мечника, стоила как пара коней. Пара невысоких столиков и несколько стульев с высоченными спинками явно белогорской работы — еще столько же. А кованые алатские подсвечники, сундуки для вещей, ковер, устилающий пол от стены до стены, — в общем, все, что меня окружало, — вместе тянули на небольшое стадо овец! При этом на стенах не было ни одной шкуры и не висело ни одного клинка! Вообще!
Так и не придумав логичного объяснения такому странному убранству этого самого рейро, я зябко поежился, натянул на себя не особенно теплое одеяло и уставился на дверь, из-за которой вот уже минуты две слышался недовольный голос Мэй. Одна из створок слегка приоткрылась, и я услышал окончание фразы:
— …я сказала — завтра!!!
Губы сами собой расползлись в улыбке — моя Половинка была истинной белой, ибо умудрялась командовать даже тут, на пятом этаже сарти одного из сильнейших родов Шаргайла!
— Ну, как ты? — скользнув в комнату, встревоженно спросила она. — Ничего не ноет?
Я отрицательно помотал головой:
— Нет…
Не поверила. Точнее, решила удостовериться лично — подошла к кровати, откинула в сторону одеяло и, насмешливо посмотрев на ладонь, которой я прикрыл чресла, принялась внимательно осматривать повязки.
Чтобы заполнить не ловкую паузу, я мотнул головой в сторону двери и поинтересовался, чем Мэй только что возмущалась.
— Дари Иттира разрешила Имиру вставать, и мальчик хочет выразить тебе свою благодарность…
Оказалось, что Имир — это младший сын Ваги, которого я невольно спас. И что во время похищения ему сломали руку и два ребра.
— А что с девочкой? — угрюмо спросил я.
— Пока лежит — сильно ударилась головой… — накрыв меня одеялом, ответила Мэй, а потом нахмурилась: — Почему ты помрачнел?
— Боюсь, руку мальчику сломал я. Когда пытался отвязать его от убитого…
Баронесса д’Атерн посмотрела на меня как на юродивого:
— Кром, ты чего?! Если бы не ты — их бы искали до сих пор!!!
Она была права, но понимание этого успокоения не приносило: я слишком хорошо помнил размеры «свертков» и представлял возраст пострадавших по моей вине детей…
Почувствовав, что я все еще в прошлом, Мэй обошла кровать, забралась на нее с ногами, легла рядом, подгребла под себя мою левую руку и прижалась щекой к плечу:
— Не кори себя — дари Иттира сказала, что с ними все будет в порядке…
От жара ее тела у меня, как обычно, сразу же помутилось в голове: я тут же забыл о детях Ваги, обо все усиливающихся болях в животе, о том, что здорово замерз и что собирался попросить Мэй развести огонь в очаге. Единственное, на что меня хватило прежде, чем я полностью растворился в своих ощущениях, — это напомнить ей о не закрытой на засов двери.