Химера воспитания
Шрифт:
Вычурно позируют.
Белозубо фотографируются.
В основном – на фоне памятника (см. ниже).
Интересно, есть ли среди них потомки Дантеса?
– Папа, а кто убил Пушкина?
Вот только этого вопроса папе Егора сейчас не хватало!
Придется как-то выкручиваться.
Да так, чтобы у сына не возник синдром французофобии.
«Видишь ли», – начинает говорить папаша, еще не имея представления, чем он закончит свой спич.
– Пушкина
– А на его могилу люди тоже носят цветы?
– Нет. Не носят. Даже прямые его потомки (см. фото надгробной плиты на могиле Жоржа Шарля Дантеса в городе Сульце, что во Франции – прим. автора).
Уфф, вроде бы как выкрутился.
– Правильно делают. У нас деньги есть?
– А сколько надо?
– Чтобы хватило купить цветы.
– Есть.
– Давай.
Дал.
«Это тебе за твои сказки», – сказал шестилетний Егор, тщательно укладывая купленный им букет к подножию памятника навечно тридцатисемилетнему Пушкину.
Ничего лишнего.
Только личное.
Не будем и мы эксплуатировать лишние слова.
Просто помолчим.
А потом вернемся к нашим поточным делам.
Егор – пасти коров.
Его папа – косить траву.
В качестве будущего сена (господи, как эти местные косари это так делают, что к концу дня у них поясница не отваливается? Особенно – с правой стороны, откуда косу заносишь?! Да и с левой – тоже).
Все.
Решено.
На следующие выходные Егора едем в Питер.
В «гордый город на Неве».
Сказано – сделано.
Едем.
Сборы были недолгими.
В отличие от дороги.
Ну, да ничего.
Асфальт плавно стелется под колесами «Икаруса».
Почетный караул корабельных сосен выстроился по обе стороны трассы.
Сама же она устремилась в створ триумфальной арки, образованной дугой разноцветно сияющей радуги.
Вся природа прозрачно намекает пассажирам автобуса, что они мчатся вместе с ним не иначе, как в сказку.
Так и есть.
Прибыли.
Вот она – сказка!
Тут – крылатые львы (см. фото).
Там – сказочные дворцы.
Здесь – почти воздушные з'aмки.
Ходи и глазей.
И вдруг – нежданно-негаданно: «Стоп. Никто никуда дальше не пойдет».
Кто это сказал?
– Это сказал я, Егор. Никто никуда дальше не пойдет, пока ты, папа не купишь мне во-он тот синий шлем.
Шлем как шлем.
Мотоциклистский.
Выставлен, по-видимому, для украшения витрины. Какого-то магазина. На Невском проспекте. Ну, выставлен себе и выставлен. Но вся беда в том, что провозглашен ультиматум: «Ни шагу ни вперед, ни назад без этого шлема».
– Зачем он тебе??! Ведь ни у меня, ни у тебя, ни у мамы нет мотоцикла!
– Надо.
– Кому?
– Мне.
– И что ты с ним собираешься делать.
– Носить.
– Где?!
– На голове. Мотоцикла у меня нет. Пока. Зато голова – есть. Уже.
Вот так.
Для незадачливого папаши наступил критический момент.
Вопрос уже сто'uт.
Ребром.
«Что делать?».
Если отказаться покупать этот самый злосчастный шлем, то – скандал.
Скорее всего – в виде истерики.
С воплями и коллоидами.
Исторгаемыми и источаемыми – все знают откуда.
Согласиться же покупать эту синюю блестящую ненужность – значит обречь себя на беспросветную непонятность: что с этим злополучным шлемом делать.
И сейчас, и – потом.
Как говорят в таких случаях шахматисты, «цугцванг» (нем. Zugzwang «принуждение к ходу» – положение в шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции).
К счастью, жизнь богаче шахмат.
Она несводима к формализованным позициям.
Ищущий да обрящет
Во всяком случае, стоит на сие надеяться.
Пусть даже это сие будет ничем иным, как Счастливым Случаем.
И Он пришел.
Вожделенный.
Как только, следуя Принципу Наименьшего Зла, папа Егора направился вместе с сыном ко входу в магазин, в чьей витрине так коварно и искушающее торчал злосчастный мотоциклистский шлем, как на пороге возникла Добрая Фея.
В обличии и наряде дородной Продавщицы Мороженого.
«Мороженое! Мороженое! Кому мороженого? Эскимо на палочке и без палочки! Крем-брюле! Пломбир в брикетиках и в стаканчиках!».
Ура-а-а!
Да здравствует питерское мороженое, самое мороженное в мире!
– Так, Егор, ты хочешь мотоциклистский шлем?
– Да, хочу.
– А я хочу мороженого. Сейчас пойду и куплю себе у вон той пожилой снегурочки. Тебе брать?
Пауза.
И – затем – решительное резюме: «Два!».
Вот вам и «цуг-цванг».
Мнимый.
Если Вам кажется, что выхода нет, то это означает лишь то, что Вы чего-то не заметили.
Раз у Егора в каждой руке оказалось по брикетику мороженого, то идти к прилавку с ними уже, по крайней мере, неприлично.
Значит, что?
Значит, что надо погулять, пока мороженое не съестся.
Только теперь папа с сыном гулять уже будут по-другому: папа – пешком, сын – верхом. На плечах у папы. На голову которого в два ручья стекает мороженое. Жизнь налаживается!