Химерион
Шрифт:
Мордоворот-Заглот хлопнул в ладоши.
– Значится так, господа хорошие. Учитывая всю вашу силищу созидания с разрушением, к тому же немалую инертность созерцателей, что оккупировали древо жизни и впали в летаргический транс. Мы, а в частности, я Заглот и лепший мой товарищ Утробник, вознамерились в который раз расшевелить сонное ваше бытие новым миропорядком игры нехитрой, ролевой, требующей ваших громадных талантов и умственных затрат. Мордоворот-Заглот замолчал в некотором злорадстве оглядывая божественную толпу. Возникла напряженная и этого не скрыть минута ожидания, а после поочередно заговорили эти два отвратных затейника.
– Суть такова, что ее вовсе не существует. Вы исполняете то, о чем пойдет речь далее. Если проще, нам требуется ваше внимание, а также доверие. Итак, исцеление на рыжих и лысых! Этот расклад ясен как божий день на горе заветной в этом храме особом. Бабы будут рыжими, и все вытекающее из этого цвета будет сопутствовать их игре, это дело решенное. Теперь мужики. Конечно, им выпадает роль другая, да мастишка скользкая. Лысые то бишь самые ответственные, безволосые. О, я вижу удивление, посетило ваши светлые головы, народив вопросы там, что ж дальнейшие слова мои, я питаю надежду такую, прольют свет на все темные аспекты суть происходящего. Голоса затейников стихли. Зазвучал орган за алтарем, неся бредовые звуки в нестройном порядке. Сменялись различные октавы, и по концовке была полнейшая какофония сиплого гула, а после все оборвалось. Утробник хлопнул в ладоши и рукой, указав на женскую половину, крикнул - Ты!
– и поманил девицу пальцем. Девка иль баба, только тогда покорны судьбе, когда их супротив воли тянут в противоположную сторону от их грез о счастье. Вот и эта кудрявая, чернобровая, растерявшись, тут же на месте и обмерла, боясь шелохнуться.
– Чего бояться бессмертной богине, тем паче олицетворяющей любовь? Утробник хмыкнул.
– Не любовь ли у руля, не она что ль движущая сила? Он зыркнув на столпившихся мужиков.
– Чего братцы притихли, оробели? Вот любовь, девка во всех отношениях приятная с изюминкой и будет она рыжей. Пусть царит, правит, веселит, утехами балует. Чары наводит - подхватил Заглот.
– А ты владыка всемогущий царства мертвых, парой ей будешь. Лысым станешь. Ну чего вытаращился? Думай лысая башка хорошенько и вдумчиво, тебе далее вести! А чтоб не скучно было, мы третьего в игру введем, и будет это страж хаоса. Живо вышел из строя, покажи свой постный лик! Утробник вынул потрепанную книжицу - А это вам слова, чтоб не молчали. Начнем?
День был долог. Он сплошь состоял из праведных трудов созидания и обещал быть цельным, ведь ты плавил хаос в четкие очертания подобия. Чудо рождения, это сладкое мучение, ты через боль разрешаешься от бремени первого, первозданного, первородного и зришь, умиляясь на подлинное чудо, словно это самая яркая звезда. Наворачиваются слезы, первый долгий день трудов. Настал закат и время любоваться небесной лодкой, в которой рекой времени спускалось великое, еще не знаковое светило. Чудо постепенно угасало, растворяясь тайною ночи и лентою извилистой дороги, которой не спеша шли трое. Тот, кто хотел, та, что могла и нечто таинственное, сродни мигу и мысли, с именем безымянным. Хотевший был преисполнен надежд следующего дня, он витавшим был, та, что могла просто была веселого нрава, потому что, уродилась красавицей и любила играть разные шутки порою злые и бескрылые. Нечто же плелось позади, поэтому видело спины и затылки шедших первыми, хотя данного ему было достаточно.
– Хорошо бы и привал сделать, ногам отдых дать - подумало нечто, сказала та, что могла, и согласился, молча хотевший.
– Сегодня ночью - грезил он, и мечта эта не давала ни сна, ни покоя. Она была рядом, свежа и желанна, она могла. Она подле и ему казалось, что тот мелодичный звон в ушах. Это ее голос, который манил зовом страсти. А нечто, видя или вернее догадываясь о причинах, знало, что он болен, а она исцеление иного рода. Они остановились, расположившись у обочины, разложили костер. Солнце уже скрылось, сошло в омут глубокий и чудо, воцарилась над землею тайна инициирующая обряды не хитрых приготовлений ко сну. Еще все оставалось довольно простым, еще ни одна кошка не путалась меж ног.
Стихли слова, смолкло эхо в храме нагорном. Казалось, свет дня поутих и в этих стенах. Боги не подавали признаков жизни, да и сами они, всей пестрой гурьбою тускло искрились бесформенным скопищем каменьев дорогих, а после все утратило очертания. Словно растворилось в единстве подобий. Призраки дел и блики веры, да затейники, что теперь обернулись кудесниками, волхвовавшими над богонаполненной пустотой, и из этой табакерки могло выскочить все что угодно. Ночь настала, звезды зажглись, и нечего было рукоплескать да горланить затяжным свистом. Ночь и небо, ночь и тишина. Звезды низкою самоцветов, гирляндою бесконечной опоясали это выдуманное пространство. Боги вернулись на время в первичное состояние дремы своей, ни войн, ни молний, ни мира. Была ночь, я когда-то говорил с нею по свойски, а теперь за кулисье темное, следующий акт, ты зритель, жди затаив дыхание.
Утром понимаешь как-то вдруг что путь долог и страшно представить длину жизни твоей. Все то же бесконечное начало скольких дорог все течет за горизонт видимого и предполагаемого я даже не знаю с правой или с левой ноги сделать новый шаг к восходящему солнцу. Среди богов вы сударь останьтесь человеком - пес рыжий чихнул - Верно сказал - он зевнул, потянулся - Что до моей персоны я готов составить вам компанию до более менее подходящей конуры на каком-нибудь милом фермерском подворье. Поверьте сударь мне на слово устал как собака болтать на вашем длинном языке и признаться честно скучаю по обыкновенному собачьему лаю. Эх вы не пес вам не понять - он вильнул хвостом и направился к шумевшему неподалеку водопаду. Проснулась и девица - Ну а вы отрада очей моих перестали губы дуть да серчать попусту? Ты бы спаситель чего умного сказал да предложил мысль какую дельную, а не бередил душу расспросами про мое настроение - ответила девица. Будь по вашему сударыня стану помалкивать. Вот и весь разговор после пережитого, казалось избежали чудом напасти такой ужасной а в радостных один я оказался. Собаке пусть и говорящей конура надобна а девку как не верти свободой и ветром на сторону вольную не сманишь, счастье ей и в склепе смрадном будет очагом домашним.
Вот так собственно я и подобрался к выходу из омута собственных размышлений дорогой следует идти той которая будет пролегать через зажиточное хозяйство крестьянина к крыльцу замка белокаменного в коем проживает добрый молодец отважный рыцарь ищущий даму сердца своего пылкого. Следовательно, любой дорогой, на которой вся эта разрешимость находится ведь путь обратно все равно камнем засыпало. Итак за завтраком я и порадовал своих попутчиков что дескать в скором времени достигнем мы всего желаемого только надобно дойти а это такая малость в сравнении с тем что каждый из нас потерял, так что в путь.