Химерион
Шрифт:
С наступлением сумерек, болото стало шевелиться разного рода живностью, что не кочка то тень, то здесь, то там всплеск, всхлип, смех идущий морозом по коже. Русалки космы чешут, песни поют, водяные да болотники на пнях порассаживались, байки травят в картишки поигрывают. Огоньки непоседы над топями взвились суетно. Прошка же пропал, даже цыган заерзал на месте. Ночь опустилась на проснувшиеся болота, нечисть всяка-разная закопошилась, снуя суетно меж кочек. Из воды вынырнул бес не дюже дородный, мелкомастный рассыльный, плешивый весь в бородавках, негромко кашлянув, он заговорил.
– Прошка велел передать, что позабыл указанье и теперь ищет, где потерял. Цыган сругнулся.
– Дядьку живо зови!
– крикнул он бесу. Глянул на меня, развел ручонками.
– Видно делу твоему ночью решаться - я поднялся, с досады плюнув в воду.
– Так и знал, что на ночь сдвинете заботу мою неотложную. Эх, и будет же мне нагоняй, не сносить головы! Цыган с трудом поднялся на ноги, засеменил, переваливаясь ко мне - Погоди не волнуй воду. Растолкуй все по порядку, основательно.
– Чего ж говорить, время то уходит - я отмахнулся. Цыган не отставал - Да в чем спешка такая? Остановившись, я посмотрел на него.
– Ну, если просишь, изволь. Велено было мне самой королевой драконьего племени в три дня и три ночи сосчитать песчинки в горсти песка, вот на этом самом месте. Тогда исполнит любое мое желание, а если не сумею. Сам знаешь, какая
– заголосил он, не тише труб Иерихоновых.
Эх, и потеха тут началась. Вскипело болото, задрожало от страха, мигом и дядька царишка болотный возник с Прошкой ощипанным, да свитой зуб на зуб не попадавшей, а цыган знай свое. Беда! Погибель! Караул! Как быть со мной, что делать? Драконы и кочки на кочке не оставят!
– никто и помыслить не мог, что обманом все это подстроено. Время подошло вставить свое слово весомое.
– Чего голосить да причитать вам нечисть болотная? Сведете меня к стороне северной, тем самым и беду отведете от обиталища своего. Прилетят драконы, спросят, а вам то что? Ответите, мол, был такой, на север подался, торопился очень, а про песок ни сном, не духом - и минуты не минуло, как верхом на дядьке болотном, я очутился у земли твердой. Живо спрыгнув, отошел от воды гнилой подальше, поблагодарил за расторопность такую. Погоди ка путник - дядька хвостом щелкнул - Ну и ловок же ты прохиндей - он подпрыгнул от обуревавшего его бешенства.
– Обвел сукин сын вокруг пальца, на смех поднял! Пригрозив кулаком, далее молвил - Аукнется тебе еще это. Помянул королеву один раз не миновать встречи.
– Бранись, сколько вздумается - я усмехнулся с бессилья злобного беса.
– Теперь же слушай дядька, что было до болот ваших моровых. Народилась она, и солнце в той серой земле вновь огнем запылало. Видел я все это, живой тому свидетель, а жабу ключницу сырой земли, она первым делом проглотила. Думай дядька теперь, родич ты жабе той или нет, но ответ перед драконами держать придется. Бес так и сел, тихо бормоча - И в правду беда. Вот так, коль темная душа и грешок сыщется, за который в свое время дорогим расплатишься.
– Бывай дядька, не кашляй. Привет русалкам! Я развернулся и пошел своею дорогою, вдыхая прохладу гор севера, чьи снежные шапки искрились синевой в черном бархате ночи. Сказка моя продолжалась, готовя очередную вереницу неведомых чудес, которые уже поджидали на любом из поворотов судьбы.
Остаток ночи я коротал у подножия холма, далее начинался лес, за которым виднелись горы. Прикинув в уме какое расстояние, придется одолеть, я решил основательно отдохнуть, пополнив оскудевшие запасы воды и пищи, да и так, мало ли с кем доведется встретиться. О землях, простирающихся за болотом, фея ничего не говорила, следовательно, там господин случай ждет не дождется, дабы свести знакомство со мной. При такой очевидной неустойчивости обстоятельств, мне не пришлось обременять себя рассуждениями о дне грядущем. Воцарившаяся над миром ночь даровала мне спокойствие без тревог, что так часто тиранят разум знаковостью грядущего, в нем достаточно много дорог, чтоб потеряться навсегда во вселенском лабиринте. Попробуй, выбери верную. За грань и границы, без попыток снова и снова, только один путь в бесконечность. Где черпать силу, если не выспался?
Сон - кратковременная бесконечность, иного рода бытие. В нем тьма и бездна, плещется вода. Слух тонок, чуток, сердцебиение оглушает, это порождает зачатки видения на ощупь. Странные запахи, словно это все чуждое, инородное, не твое. Тайны близки к раскрытию, и ты в испуге, мелкой дрожью ползаешь по телу. Тишина загадок роднит их с тьмой и хаосом. Аксиомы, истины, догматы все статично. Время неспешно, плывет кометой, испуская фантомы лучей, дабы послужить крупицей корма в черноту зева печальной рыбы Багамут. Солнце не зачем ждать, фатум пожирает судьбоносные нити. Воинственные девы за пряжей погрязли в хлопотах у очага. Это сон темноты, лишенный уродов и монстров, сон неопознанности предстоящего и уходящего времени в покое дремлющего средь глубин черных дыр. Вихри частиц, яркие отголоски павшей звезды, будет хлопок фейерверка. Он ослепляюще прекрасен, но ты в роли слепца, этот сон, помнишь, чей он? Только кровь вяло перетекает из сосуда в сосуд. Звездная паутина, незримая сеть раскинутая парусом, упрямство богов определяет этот улов. Все обращается в ошибки и цепь рассуждений. Сон обволакивает, вовлекая, но дышится легко. Стоит ли книга горсти песка, он уходит сквозь пальцы алмазными искрами, рассеивая толщу времен мраком скрытую. Случаются озарения, и все сгорает в свободе падения к сумасшествию. Там нет предела, кругом велико и громадно, боязно шагом ступить. Чувствуешь пульс грянувшего взрыва, предчувствуешь себя во сне, тонким ростком семени, брошенным в каменистую почву и прорастающим пиром жизни без света. Ты пересилил закономерную бледность, в тебе течет пестрота цвета, упорство пробиться сквозь камень. Победа близка и уже на исходе, она скупа на радость тем паче на счастье, потому что не осталось времени, крохи секунд так бесценно дороги и вкусны. Надо прожить, не ведая усталости, пока крепок дух и существует кураж, остальное в хрупком планетарном вращении относительной точности и готово пятиться назад. Я увидел вдруг и очень отчетливо, человека львиной породы, он имел четыре лица и отбрасывал тень дракона, это был абсолют, лишенный совершенства. Он молчал, храня обет безмолвия, в руках держа разящий меч и корону, ему суждено было ждать королеву не земной красоты.
Я открыл глаза и увидел чистое небо, костер погас, остались лишь тлеющие угли ночи. Сон таял подобно утреннему туману, он превращался в капли росы, смахнешь и только воспоминание, что осядет влагой по земле и след его высохнет. Посмотрев в сторону леса, лениво потянулся, рассматривая тамошнюю растительность, густо покрывавшую вершину холма. Так бы и таращился на деревья, если б со спины не окликнули.
– Эй, бродяга, поди, сюда - раздался властный голос. Обернувшись, я увидел двух всадников.
– Сойдет?
– спросил один у другого.
– Где ж еще сыщем?
– прозвучал ответ. Сняв шлемы, они спешились, я хранил молчание, рассматривая незнакомцев.
– Ишь, как уставился, словно людей отродясь не видывал.
– Может он и в самом деле диковатый?
– спросил воин, державший коней.
– Поди, струхнул маленько - подходя ближе, сказал бородатый здоровяк.
– Как звать тебя человек прохожий?
– бородач усмехнулся, но рука в стальной перчатке легла на рукоять меча. Он подошел ближе, и я оказался в тени этого человека-горы.
– Говорить то будешь, или мне клещами тянуть из тебя слова?
– Зовусь пилигримом, а иду своею дорогой к студеному морю северному.
– Чего позабыл в землях наших?
– спросил бородач.
– Слышал про края здешние много интересного, вот решил сам посмотреть, тем более путь мой пролегает через эти земли.
– С нами пойдешь пилигрим, поверь, так будет лучше - здоровяк подозвал своего товарища.
– Тут вот какое дело. Едем мы с поручением особым, при нас состоит особа очень важная - он запнулся, глянул на меня, подбирая слово верное, подходящее.
– Девицу молодую везем, царского роду. Вот и заскучала она в дороге, закапризничала, а мы то люди служивые, грубые, к ратному делу привычные. Развлечь ее надобно - он сругнулся.
– Сам понимаешь, потешного в нас мало, а ты истории какие знаешь. Ведь недаром по свету белому бродишь, видел то не мало. Ну, вот и позабавишь девицу, а то сладу с ней нет никакого, одна мука. Помоги мил человек, да и мы в накладе не останемся.
Я подумал, что в данном случае лучше принять предлагаемые условия, а не лезть на рожон, изображая непокорную голову, которую могут с легкостью срубить словно буйную. Тем более в дороге всякое случается, а эти люди не столь опасны как семейство людоедов. Будет им история, а мне стол и кров с защитою.
– По рукам - ответил я. Ратник усмехнулся, пожимая руку - А ты говорил диковатый. Не ожидал он нас повстречать, места то тут пустынные, не обжитые и болота рядом - здоровяк сплюнул.
– Ну, пошли что ли? Госпожа, наверное, уже всем плешь проела - они рассмеялись.
– Девка она огонь, сладить трудно.
Мы направились вдоль склона холма, затем повернули и не спеша поползи наверх к лесу. Достигнув вскоре деревьев, углубились в чащу, а там после недолго перехода выбрались на залитую солнцем опушку, где был разбит лагерь. Пахло жарившимся мясом, бегали слуги, неподалеку мирно паслись лошади, в центре же поляны возвышался расшитый золотом белый шатер, который охраняли закованные в латы рыцари. Невысокий полноватый человек, облаченный в серую сутану, окликнул моих провожатых. Завидя его ратники замерли на месте и склонили головы. Подойдя ближе, он знаком приказал моим провожатым удалиться. Оставшись наедине, мы обменялись взглядами. Я увидел довольно странное лицо, в котором читалась обезличенная угроза. Каменная маска, хранившая идеальные пропорции черт, увы, не человека, а подобного существа. Бледная восковая кожа, лишенная растительности, безукоризненно ухоженная, тонкие губы, гладкий без морщин выпуклый лоб и пугающие глубиной бездны глаза, всевидящие, всепроникающие, всезнающие. Незнакомец не имел возраста, он походил на футляр, в котором обитало зло. Я вздрогнул от ощутимого холода тонкими иглами вонзившегося в сердце, это нечто древнее, страшное с темной во мраке душою. Он изобразил на лице некое подобие дружелюбной улыбки.
– Здравствуй путник - и сделал легкий кивок головой.
Я в свою очередь тоже приветствовал незнакомца, правда не знал, что и сказать. Жестом, пригласив пройтись, незнакомец направился к шатру, начав в полголоса говорить.
– Ты я так полагаю в курсе нашего дела?
– Да господин - он повернулся.
– Это хорошо, что ты довольно покладистый малый. В здешних краях чужестранцев не балуют гостеприимством, поэтому сохранить свою жизнь можно одним способом, не искать неприятности, которые всегда за твоей спиной - он на миг прервался, после продолжил свой монолог.
– Ты уж постарайся как можно лучше исполнить прихоти госпожи, больно она каприза и не сдержанна в поступках и словах. Так что тебе лучше не перечить ей, я думаю это не сложно сделать. Если справишься, ожидай щедрую награду, я даю слово и сдержу свое обещание. Незнакомец развел полы шатра и пригласил войти.
Пройдя за плотную занавесь, я оказался в неком царстве золоченого эфира, ароматы благовоний щекотали нос, и я чуть было не чихнул.
– И это ты, что ль бродяга будешь развлекать меня? Вот услужили паршивцы! Нет, терпение мое на исходе, будет им взбучка, ох и устрою я им. Осмотревшись по сторонам, я не обнаружил говорившей.
– Проклятый сутанник, мерзкий колдун! Просила, хочу в дорогу шута! Извольте, не мытый со дня сотворения бродяжка будет пачкать мои ковры и подушки - голос смолк.
– Да что же это такое, в самом то деле! Он еще и пахнет прескверно - тут-то и возникла девица царского роду. Верно, что бестия и почему в такой красе столько сварливости да взбалмошности, эх красота юная, глазу приятная, чего же ты вздором полна, чего искры гневные мечешь? Сжав губки пухлые, она метнула быстрый взгляд изумрудных глаз в мою сторону - Чего таращишься дубина? Мое дело как ходить и в чем! Только сейчас я обнаружил, что девица эта едва одета, опустив глаза к полу, вновь получил порцию оскорблений.
– Ишь, праведник в дверях у нас топчется, глаз не подымет, устыдился. Что ж я, по-твоему, не женщина живая, поди, девок деревенских горазд, щупать да мять? Что ж бродяга, чем удивишь и порадуешь, виду ты больно жалкого и не пойму плакать мне или смеяться?
– Госпожа я скромный рассказчик - ответил ей, как можно учтивей.
– Хвала богам - девица села на подушки, шумно выдохнула, поправила спавшую тунику, скрыв роскошные груди, глянулась в зеркальце, привела в порядок растрепавшиеся волосы и вроде бы сменила гнев на милость.
– Чего стал как вкопанный, пришел, будь любезен присядь и не стой истуканом в дверях - она даже улыбнулась, но без холода, вполне дружелюбно.
– Был вот у меня шут, потешный малый, славно умел веселить, рожицы корчил, умора. Никогда бы не подумала, что он умрет от любви несчастной. Казалось дурачок, кривляка, а загрустил в глазах изменился. Приглянулась ему одна девка вертлявая, тенью за ней ходил. Подарки делал, песни красивые пел, а она возьми и разбей ему сердце. Куда он такой годен, тоска одна, жалко смотреть. Отпустила я его, думала, свобода вылечит его рану на сердце, а он возьми и прыгни со скалы. Несчастный дуралей. А мне то замуж идти в дорогу собираться, а тут такое случилось, право же места себе не нахожу. Не путешествие, а сплошь мучение, все не идет из головы смерть шута.
– Сутанник все утешает, говорит знак это добрый, что брак мой будет удачный во всех отношениях. Врет, конечно, душа темная, но с другой стороны, королевой буду, правда при муже не земном, а загробном - она снова глянулась в зеркальце, помрачнела лицом.
– Королевство подземное, сплошь колдунами и ведьмами населено, секретом бессмертия владеют и все они не живые. Видал этого? Жуть, мороз по коже, мертвец одним словом, а мой-то суженый среди них главный, он вечностью овладел, жизнь и душу отдал за этот секрет - девушка всхлипнула.
– Что мне до того бессмертия в злате? Без солнца и неба, без цветов полевых и деревьев, людей живых. Еду, чтоб лечь в гроб самого мрачного, богато убранного склепа и шут мой умер, и не радоваться мне более. Знак добрый, ха, ха, ха. Страшно мне думать, что ни возьми в той грядущей жизни, все мрак холодный, колдовство мерзкое, дурман тягучий, обволакивающий вечным сном в бреду кошмарном. Ничего не говори, не унижай утешением, только хуже будет и помощи ждать не откуда. Нет, я сильная, справлюсь, осилю, переживу, переступлю через черту, войду телом в склеп, а душою останусь на воле. По щеке ее сползла одинокая слеза, глаза увлажнились, заискрились жизнью эти два изумруда.
– Подумай рассказчик, нужна ли мне твоя истертая в пыли история, или совет какой мудрый? С родными я попрощалась, теперь наше государство не будет терзаемо злыми напастями, породнились мы с тьмой. Я смертной жизнью жить хочу, вот и бранюсь попусту, какой-никакой протест да кислое развлечение - под конец она совсем разревелась, чего я и ожидал. Слезы горя и слезы счастья одинаково горьки и на чашах весов меж ними равенство, а девка знай свое, плачет. Света белого не видеть ей более в том ужасном бессмертии, что ожидает ее в скором времени. Ни любви, ни счастья, ни ласки. Все подлог, иллюзорность, чары, наваждение, бесконечный сон, ужасная фантасмагория. Человек, чем бы он ни завладел и какие бы силы не подчинил своей воле, сошкой останется в божьем промысле и на любом камешке споткнется.