Хирургическое вмешательство
Шрифт:
Жень опустил глаза – жуткие глаза на грустном полудетском лице – и зажал руки между колен. «Кажется, я сейчас пойму, - переведя дух, сам себе сказал Ксе – Уже начал». Нестерпимо хотелось просто спросить: «ты кто?», но шаман, и не поверяя логику интуицией, понимал, что не получит ответа, сейчас – не получит, и потому не следует спрашивать. «Хорошо, - подумал он, - хорошо. Оставим это пока».
Повисло молчание.
– Жень, - наконец, негромко сказал Ксе. – У тебя… когда-нибудь был дом?
– Был, - односложно ответил тот.
– А… родители?
Жень
– Папка.
– Был?
– Был.
– А мама?
– Она… давно умерла. Когда я родился.
– Тебя отец вырастил?
– Да.
– С ним что-то случилось?
– Он умер, - почти зло сказал Жень и добавил: - От передоза.
Ксе замолк. С пеленок сына растил отец-одиночка – и вырастил здоровым, спортивным парнем. Трудно поверить, что такой человек мог сесть на иглу. Но, давя в груди горькую ярость, через силу сын уточняет. Зачем? Шаман хорошо различал чувства. Если бы Жень стыдился и ненавидел отца, это стало бы каким-то объяснением – но он не стыдился.
Он хотел мстить.
…Жень резко выдохнул и сказал:
– Вообще-то его убили.
– Жрецы? – уронил Ксе задумчиво, и понял, что попал в точку: не с догадкой, это было несложно, а с минутой, когда следовало догадаться.
– Да, - сказал Жень.
И содрогнулся от ненависти.
– А теперь им нужен ты?
– Да.
– Жень, - Ксе подался вперед, ловя его взгляд. – Что это за жрецы? Что вы с папкой им сделали? Что они хотят с тобой сделать?
Жень приподнял голову, все еще глядя в пол. Его била крупная дрожь, лицо было бледным, с посеревшими губами, ноздри раздувались от учащенного дыхания.
– Убить, - беззвучно ответил он.
– Почему? – настаивал Ксе. – Зачем им нужно тебя убивать?
И в переносицу ему вперились неожиданно ясные глаза.
– По приколу, - с внезапной злобой выплюнул Жень.
– Что? – опешил Ксе.
– Что слышал, - подросток встал, грохотнув стулом.
– Жень, это не шутки, - шаман покачал головой.
– А я не шучу. Все. Я сказал.
Он дошел до дверей и вспомнил, что сказал не все. Тряхнул русой гривой, обернулся и процедил оторопелому Ксе:
– Мне все равно, куда идти. Поэтому я пошел с тобой. Захочу, и уйду. Ты никто. Я тебе отчитываться не буду. Можешь хоть сдать меня, если хочешь, все равно ты не знаешь, кому сдавать, и я успею слинять, понял? Мне плевать. И ни хрена ты меня не остановишь.
Ксе сидел на стуле и в задумчивости ковырял кухонным ножом дорогую скатерть. Под ней было лаковое дерево, еще дороже, и ему тоже грозил ущерб. За стеной, в сандовой гостиной, разливался на все лады телевизор: озлобленный Жень смотрел MTV.
Ксе думал о жрецах, о Матьземле, о психованных подростках с не по возрасту четким рельефом мышц, и о том, что давно пора позвонить Деду Арье. Деду, Деду надо было звонить сразу, как только вошли. Почему Ксе так сглупил, взялся строить из себя дознавателя, к
Шаман вздохнул.
Молчи, Ксе, за умного сойдешь.
Но насколько же он неуравновешен, Жень, как его мотает из стороны в сторону, от животного ужаса к сарказму и холодной злости… и взгляд, взгляд боевой машины. Руку дать на отсечение, что истерика Матьземли как-то связана с этим, нечего и спорить, но какое должно быть промежуточное звено? Где ответ на вопрос «почему»? Кто он, что он такое, этот Жень? Чем занимался его отец? Во что превратил сына?
Ксе положил нож и встал.
Он решил извиниться. Сказать Женю, что не хотел влезать в душу, а всего лишь перестарался в желании помочь. Пообещать, что больше это не повторится – и опять слукавить, потому что мальчишке все равно предстояло снова терпеть расспросы, только занимался бы ими уже не Ксе…
Плазменная панель Санда распахивалась во всю роскошную ширь, в ней танцевали лощеные африканцы, в выверенной акустике комнаты упруго стоял звук, а Жень спал.
Он, конечно, не собирался спать. Просто замерз, полуголый, и завернулся в плед. Устроился поудобнее, и от сытости и усталости сморило.
Ксе улыбнулся.
А потом пошел в коридор и вытащил из груды жениного пуховика боевой нож.
В сумке лежал еще складной с вылетающим лезвием, его он трогать не стал, и должен был быть третий, с которым Жень не пожелал расстаться.
«Да, Мать… - с косой ухмылкой подумал шаман. – Язви тебя через Семипалатинск…» До него с большим опозданием дошло, что одна из игрушек Женя вполне могла оказаться у него в животе. Если бы парень был не настолько измотан, если бы Матьземля не ходила ходуном у него под ногами, если бы он не принял Ксе за жреца…
…и ненавистного до дрожи жреца не осмелился ударить ножом.
Ксе вновь испытал чувство, знакомое всякому шаману: он понял, что ничего не понял.
Жень в гостиной тихо посапывал под частый бит постиндустриальной колыбельной: Ксе не стал выключать плазму, только притворил ему дверь и ушел во вторую гостиную.
– А! – ответил телефон после тридцати секунд нервного ожидания и мольб на тему «Арья-в-Москве, Дед-дома». – А! А ты у м-меня в адресной к-книжке есть, оказывается, хе-хе, я т-тебя узнал.
– Дед! – Ксе сам от себя не ждал такой щенячьей радости. – Дед, ты где? Дед, понимаешь, тут дело такое, меня Матьземля попросила, она ни копья не понимает, чего хочет, я боюсь тут голову сломать, кажется, это очень серьезно, я даже не знаю, удобно ли по мобильнику…
– К-ксе! – сказал Дед. – Т-ты меня извини, конечно. Но я с-сижу на чемоданах. Я з-завтра лечу в Мюнхен, на конференцию по ант… антропологии… в к-качестве, хе-хе, экспоната.