Хищник. Том 1. Воин без имени
Шрифт:
Я сглотнул и спросил:
— Теперь опасность миновала?
— Пока еще нет. Но это должно помочь. Так же как и это. — Он сдернул с себя пояс, обвязал им мое предплечье и потуже затянул его. — Теперь опусти руку под холодную воду. Держи ее так, и пусть кровь течет. А я пока схожу и привяжу наших коней, а то они убегут. Я скоро вернусь.
Я никак не мог понять, что за человек этот юноша, и еще больше удивился, когда он привел свою лошадь. Конь незнакомца был, как и мой Велокс, прекрасным племенным жеребцом, да и седло со сбруей тоже были похожи на мои, разве что богаче украшены серебряными браслетами и заклепками. Юноша определенно был германцем по происхождению и говорил на старом наречии с каким-то странным акцентом, который я никак не мог определить. Он явно не был ни римлянином, ни одним из тех наемников-азиатов, о которых упоминал Безрукий, но почему же тогда он был экипирован, как римский всадник? Однако, так или иначе, сейчас я был очень благодарен ему за помощь, и когда незнакомец вернулся, поинтересовался лишь одним — его именем:
— Может, стоит познакомиться, прежде чем я умру? Меня зовут Торн.
— Тогда наши имена начинаются с одной и той же буквы. Я зовусь Тиудой.
Он не стал спрашивать, почему мое имя состоит из одной только начальной буквы, возможно, потому, что его собственное имя было таким же странным, как и мое. Слово «Тиуда» означает «люди», во множественном числе.
— В любом случае, — продолжил мой спаситель, — похоже, ты не собираешься умирать, хотя, возможно, и будешь жаждать смерти, когда начнет действовать змеиный яд. Тебе надо кое-что выпить!
Он сорвался с места, затем вернулся с несколькими стеблями самого обычного молочая и выдавил из него молочко, вязкий сок, в свою флягу — точно такую же, как у меня, — добавил воды из ручья, сильно встряхнул и подал флягу мне.
Пока я с трудом поглощал горькое питье, изо всех сил стараясь, чтобы меня не вырвало, Тиуда заметил:
— Надо же, какая любезная тебе попалась гадюка. Она лежала, свернувшись, на самом лучшем противоядии.
Он соскреб с черного камня довольно большое количество зеленого мха, велел мне вынуть из воды руку — кровь почти совсем перестала сочиться, — приложил мох к ране и забинтовал мне руку полоской ткани, оторванной от подола своей туники. Он ослабил, а затем снова затянул пояс вокруг моего предплечья.
Я спросил тонким голоском, потому что настой молочая склеил мне рот:
— Ты что, специально бродишь по лесам, чтобы оказывать помощь несчастным путникам?
— Ну, во всяком случае, я могу спасти тех, кого укусила гадюка. Говоришь, несчастным путникам? Ну, на простого крестьянина ты явно не похож, поскольку у тебя римские доспехи. Слушай, Торн, а ты случайно не дезертировал из какого-нибудь конного turma?
— Ni, ni allis! — возмущенно воскликнул я, но затем не выдержал и рассмеялся. — Представь, я то же самое подумал о тебе.
Тиуда рассмеялся в ответ и покачал головой:
— Ты первым расскажи о себе, Торн. Пока еще можешь связно говорить.
Я по-прежнему не исключал возможности, что этот человек мог оказаться шпионом или лазутчиком, но рассудил, что вряд ли он решил спасти меня для того, чтобы потом отрубить руки. Поэтому я честно рассказал ему, как я некоторое время тому назад недолго сражался против гуннов вместе с римским легионом Клавдия и как меня наградили за службу Велоксом и оружием. Затем я с гордостью сообщил Тиуде, что недавно заработал довольно много денег, занимаясь торговлей мехами, и теперь путешествую только для удовольствия, а в заключение снисходительно добавил:
— Разумеется, я буду рад вознаградить тебя за помощь, Тиуда, так же как я заплатил бы настоящему лекарю.
— Акх, да ты никак один из этих великодушных богатеев? — Он одарил меня тяжелым взглядом и произнес еще более снисходительным тоном, чем я: — Послушай меня, Торн, ты слишком самонадеян. Я — острогот. А остроготы не просят ни у кого ни платы, ни благодарности за свои добрые дела, точно так же, как и не нуждаются ни в чьем прощении за свои прегрешения.
Полный раскаяния, я сказал:
— Это мне надо просить прощения, Тиуда. Я сморозил основательную глупость. И как это я не догадался, я ведь сам по происхождению гот. — Мне пришлось добавить в свое оправдание: — Я слышал, как говорят другие готы, но твоя речь отличается от их выговора.
Он снова рассмеялся.
— Nai [156] — я имею в виду, да. Ты прав. Я пытаюсь избавиться от своего греческого акцента. Я слишком долго прожил на востоке и только недавно вернулся к собственному народу. Только недавно, но, увы, слишком поздно.
156
Да (греч.).
— Я не понимаю.
— Я спешил сюда, чтобы присоединиться к моим людям в битве против омерзительных скиров. Но битва закончилась, прежде чем я смог им помочь. Это было сражение на реке Болия, одном из притоков Данувия. Увы, я прибыл слишком поздно.
Тиуда выглядел подавленным, поэтому я совершенно искренне сказал:
— Мне жаль, что твоих людей разбили.
— Oukh [157] — я имею в виду, нет! Ничего подобного! Как тебе такое только в голову пришло? — сурово вопросил он, но тут же снова рассмеялся. Очевидно, мой новый товарищ был очень смешливым юношей — по крайней мере, когда я не имел глупости провоцировать его. — Мои люди просто не нуждались во мне, битву выиграли без меня, только из-за этого я и опечален. Да они в пух и прах разбили скиров! Многих уничтожили, а оставшихся в живых вынудили бежать далеко на запад.
157
Нет (греч.).
— Полагаю, что видел некоторых из отступавших.
— И вряд ли их было много, — с удовлетворением произнес Тиуда и с гордостью добавил: — Я слышал, что именно мой отец убил их презренного короля Эдику.
— Я рад, что кто-то это сделал, — сказал я, припомнив Безрукого и его односельчан.
— Акх, да, но теперь еще нужно разгромить сарматского короля Бабая, таким образом, у меня еще будет возможность окропить кровью свой меч. Однако сейчас, после того, что произошло с их союзниками скирами, сарматы станут осторожными и скрытными. Поэтому я решил, пока наступило временное затишье, посетить город Виндобону. Я родился неподалеку от него и многие годы не видел своей родины.
— Правда? Я тоже собираюсь… — начал было я, но не договорил из-за подкатившей тошноты. — Я имею в виду… соберусь… когда буду чувствовать себя лучше… — После этого я уже больше ничего не мог сказать, так мне стало худо.
— Ступай к ручью, наклонись над водой и сунь два пальца в рот, — бодро сказал Тиуда. — И приготовься к тому, что некоторое время тебе будет очень плохо. Позволь мне только ослабить и снова затянуть пояс. После этого я разведу огонь и расстелю наши шкуры для сна.
Тиуда продолжил что-то оживленно болтать, пока занимался этой рутинной работой, но я не помню, что он говорил. Точно так же я не слишком много помню о следующем периоде своей болезни, хотя, как позже рассказывал мне Тиуда, страдания мои продолжались почти трое суток. В то время, сказал он, я часто жаловался, что у меня в глазах все двоится, включая и его, а иной раз я говорил так путано, что ничего невозможно было понять.