Хищники Аляски
Шрифт:
Черри Мэллот не вполне понимала побуждения Гленистэра. Не страсть к игре и не простое упрямство мешали ему бросить игру, а какое-то более глубокое чувство. Он был в отчаянии.
Элен была утеряна для него, хуже того, она была недостойна его чувства, а кроме нее ему ничего на свете не надо было. На что ему «Мидас» с тяжбами, мошенничествами и интригами? Ему все до смерти надоело, хотелось все бросить и уйти подальше. Если он выиграет, – прекрасно; если же проиграет, то Северная страна уже не увидит его.
Услыхав его предложение, Бронко Кид опустил глаза, как бы призадумавшись. Девушка видела, что он с глубоким вниманием рассматривает карты в своем ящике и что пальцы его слегка дотрагиваются до верхней из них, пока все внимание толпы было устремлено на Гленистэра; наконец, она увидела на лице его мимолетную улыбку торжества, которого он не мог скрыть от нее; ответные слова его прозвучали медленно и неуверенно, но Черри поняла, что Гленистэр уже нищий.
– Можешь ставить.
– Сдавай, – настойчиво и хрипло требовал Гленистэр.
Девушке хотелось крикнуть. Она задыхалась. От торжества ли? За ней еще громче и сиплее дышал маленький человек, а наблюдатель облизывал сухие губы.
Человек, которого разорили при ее участии, нагнулся вперед; худощавое лицо его окаменело, в глазах было странное выражение боли и усталости.
Она никогда не могла забыть этого взгляда.
Толпа, еще не пришедшая в себя от волнения после последней громадной ставки, уже нетерпеливо выжидала.
Ей был хорошо известен «Мидас» и то, что он собою представлял. Половина его лежала под одной картой.
Кид с мучительной медленностью открыл верхнюю карту. Тройка пик. Гленистэр не сделал ни единого движения. Кто-то кашлянул, и звук этот показался громким, как выстрел. Банкомет преднамеренно остановился, затем улыбнулся девушке, когда тройка исчезла и появился туз, знаменовавший собою полное разорение Гленистэра. Тот поднял глаза с диким выражением.
Вдруг жуткая тишина нарушилась внезапным треском; Черри Мэллот с размаху захлопнула свой ящик, закричав высоким и пронзительным голосом:
– Ставка не считается. В ящике ошибка.
Гленистэр вскочил, опрокинув стул, а Кид нагнулся вперед, через стол, и протянул свои удивительные, ногтеобразные руки, как бы стараясь удержать богатство, которое она вырывала из них. Руки эти перебирали пальцами и трепетали в немой ярости, впиваясь в клеенку стола. Лицо его побелело и стало жестоким, и он глядел на нее уничтожающим взглядом до тех пор, пока она, объятая ужасом и дрожа, не встала с места.
Сознание медленно вернулось к Гленистэру, а вместе с ним и понимание окружающего. Казалось, он проснулся от кошмара; ему стал ясен и понятен взгляд бессильной ненависти банкомета, направленный на женщину, которая дрожала пред ним, как кролик под взглядом змеи.
Она пыталась заговорить, но не могла. Банкомет пришел в себя и, подняв кулак, ударил им о стол с такой силой, что фишки запрыгали и покатились, а Черри закрыла глаза, чтобы не видеть страшной гримасы, исказившей его черты.
Гленистэр взглянул на него и сказал:
– Мне кажется, я понимаю. Однако деньги были ваши, так что мне все равно.
Смысл его речи был ясен, и Кид внезапно открыл ящик стола, но Гленистэр сжал кулак и нагнулся над ним. Он мог бы убить банкомета одним ударом, так как тот сидел и потому был беззащитен.
Кид остановился, и лицо его задергалось; по-видимому, нервы его не выдержали ужасного напряжения.
– Вы дали мне хороший урок, – только и сказал Гленистэр, проталкиваясь сквозь толпу на свежий, ночной воздух.
Сверху мерцали звезды, его встретил запах моря, чистый и свежий. Идя домой, он слышал вой собак-ублюдков. В нем звучала вся тайна и печать Северной страны.
Гленистэр остановился и, сняв шапку, долго стоял, медленно приходя в себя.
Он давал себе обещание, торжественно клянясь никогда больше не брать карты в руки.
В это время Черри Мэллот быстро, как бы спасаясь от погони, подходила к своему домику.
Перед тем, как войти, она вскинула руки в темноте широким жестом отчаяния.
– Зачем я это сделала? Ах, зачем я это сделала? Я сама себя не понимаю.
Глава XIV. ПОЛУНОЧНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
– Разве ты не понимаешь, дорогая Элен, что мое официальное положение требует от меня исполнения известных общественных обязанностей?
– Ты прав, дядя Артур, но мне гораздо приятнее сидеть дома.
– Ну, вот еще. Ступай, повеселись хорошенько.
– Я разлюбила танцы. Все это прекрасно там» дома. Однако, если и ты пойдешь…
– Нет, я слишком занят. Я должен проработать весь вечер и не в настроении веселиться.
– Ты нездоров, – сказала племянница судьи. – Я давно уже это заметила. Или переутомился от работы. Ты нервничаешь, ничего не ешь и худ, как вешалка. Посмотри, ты весь в морщинах, как старик.
Она встала из-за стола, за которым они завтракали, и, подойдя к нему, ласково погладила его серебрившуюся голову.
Он взял ее свежую руку и прижал к своей щеке; его обычное выражение озабоченности сменилось улыбкой.
– Это от работы, девочка, тяжелой и неблагодарной работы. Страна эта годна для людей молодых, а я слишком стар для нее.
Он вновь задумался и нервно сжал ее пальцы, как бы вспоминая нечто неприятное.
– Это страшная страна, лучше было бы, если бы мы никогда ее не видели.
– Не говори этого, – воскликнула Элен. – Это дивная страна. Подумай, какая для тебя честь. Ты первый судья Соединенных Штатов, приехавший сюда! Ты творишь историю, строишь страну, о тебе будут писать в книгах.