Хитроумный советник
Шрифт:
Покинув магазин Варина Ларана, дракон и хромающий советник неторопливо двинулись по порядком опустевшей улице.
— Не знал, что вы так разбираетесь в одежде, — заметил Лавора.
— Не знал, что вы умеете так торговаться, — парировал его собеседник.
— Умею. Но еще лучше я умею допрашивать.
— Вы хотите подвергнуть меня допросу? — дракон с легкой усмешкой глянул на сэра Алана.
— С пристрастием. Начнем с того, откуда ваша деция столь удачно появилась на этой улице?
Дракон со странным выражением на лице покосился на первого советника и вздохнул.
— Я предложил свернуть. Мне показалось, что там твориться что-то неладное, и, положа руку на сердце — он дотронулся до правой половины своей груди, — разве я был неправ?
— Сердце с другой стороны, — буркнул Лавора.
— Это у людей.
Советник крякнул.
— Эк я обмишулился. Ну, хорошо, а мои глаза?
— А что ваши глаза? — дракон выглядел как сама воплощенная невинность.
— Не издевайтесь. Почему мои глаза сменили цвет?
— Ах, это… — лицо Кааха приняло само отсутствующее выражение, но смешливые искорки в глазах его выдавали, — Понятия не имею.
— Korlat, я говорю серьезно. Что с моими глазами, и как долго они будут такого цвета? Не забывайте специфику моей службы.
Дракон немного погрустнел и опустил голову.
— Моя вина, — вздохнул он, — Помните, на дороге я вас немного подлечил? Да и потом, пока вы спали, у сэра Вазмы тоже… Это реакция вашего организма на мою магию.
— И надолго я стал эдакой Златоглазкой? [12]
— Боюсь навсегда, — вздохнул Каах.
— Гадство, — спокойно прокомментировал ситуацию Лавора, — Отменить это никак нельзя?
12
Златоглазка — популярный герой детских сказок в Айко. Сочетает в себе архетипы Красной Шапочки, Марьи Искусницы, Василисы Прекрасной, Золушки и Белоснежки.
— Только усилить эффект, — дракон вздохнул еще печальнее и виноватее.
— Нет уж, примут меня за тень Лотира Легендарного, — при упоминании первого императора Каах бросил на сэра Алана странный взгляд, — и доказывай потом, что я не мантикор.
Пару минут оба шли в молчании, каждый погруженный в свои мысли, пока их совместное безгласие не было прервано сэром Аланом.
— Ну-с, учитывая то, что ваш брат и непосредственный командир, благородный Корзуна, — советник ехидно улыбнулся и покосился на дракона, — отдал вам однозначный приказ довести меня до Канцелярии, и тот факт, что при столь прелестной погоде спешить я не имею не малейшего желания, давайте-ка вы займетесь моим просвещением.
— Что вы имеете в виду? — удивился Каах.
— Только наш с вами необычный разговор в «Нетопыре». Помните — я обещал вас поспрошать на эту тему?
— Всегда держите свое слово, сэр Алан? — Каах с озорством глянул на советника.
— Всегда, — совершенно серьезно ответил тот, чувствуя, что опять от встречи с глазами дракона у него начинает плыть перед глазами. Лавора поспешил отвести взор и попросил, — Расскажите мне о сотворении людей, korlat. И… обо всем остальном, что последовало за этим.
Каах чуть нахмурился и задумчиво потер ладонью левую щеку.
— Не знаю, вправе ли я… А, к вивернам! Вправе! — вдруг экспрессивно выдохнул он, — Слушайте.
Рассказ дракона звучал тихо и чуть печально, обволакивая кружевами слов душу и сознание первого советника. Лавора не знал, да и не хотел знать, глубина ли рассказа была такова, или это была драконья магия, но он не слышал того, что рассказывал Каах. Он это видел, видел глазами если и не участника, то, по крайней мере, свидетеля, сочувствуя и сопереживая всем событиям, происходившим многие века назад.
Глава девятая
Лия стояла у стрельчатого окна Башни Ветров. В людском обличье она не была писаной красавицей — дурнушкой, впрочем, тоже не была, — но ее шарм, обаяние и внутренняя сила, проступавшая в каждом взгляде и движении, поневоле заставляли мужчин обращать на нее восхищенные взоры. Она давно привыкла к таким взглядам, но до сих пор не научилась воспринимать их как должное. Нет, она не смущалась и не краснела, как юная драконесса, впервые приглашенная на бал Крылатых, не терялась, не лепетала какие-то глупости в ответ на комплименты, и, уж тем паче, не млела от назойливого мужского внимания — она даже считала его больше помехой, чем преимуществом, — но от откровенно оценивающих (как бы не скрывали их воспитанные драконы) взглядов или восхищения молодняка ей становилось как-то не по себе. От них она начинала чувствовать себя привлекательной игрушкой, забавой, за позолотой и мишурой которой никто не видит истинно ценной внутренности. Единственным мужчиной, который никогда — именно никогда, — не позволял себе глядеть на нее с восторгом и обожанием был Лёр.
О, этот мог себе позволить смотреть даже и с превосходством. Красавец-альбинос, Белый Дракон, в нем было столько силы, что поблизости от него даже Лия чувствовала себя маленькой и беззащитной девочкой. Это она-то, искуснейшая в плетении чар, мудрая Впередсмотрящая! Но это было так.
Лёр, Белый Лёр, влюбленный в небеса и полеты, он мог бы стать куда лучшим магом чем она, если б только захотел этого. Он не захотел. Он желал летать быстрее и выше всех и добился этого. Он мечтал облететь землю вокруг без единой посадки и сделал это, едва не заплатив цену жизни за свою мечту. Все, чего он желал, давалось ему — быть может, оттого, что он умел не желать невозможного. Или потому, что не знал слова «невозможно».
Но плести чары он не желал. Конечно, за столько веков он узнал великое множество заклятий, а некоторые даже сочинил сам, походя, развлекаясь, но прибегал к ним столь редко, что создавалось впечатление, будто бы он не знает ни одного.
"Почему?" — однажды спросила она его. "Потому, что так никто не знает моей истинной силы", — ответил он улыбаясь. Чего он боялся, что провидел? Лия не знала. Но верила, что это не блажь, не каприз, что Лёр, прозорливый и мудрый Лёр, что-то видит в грядущем, что-то безрадостное и тяжелое. Лия не спрашивала — что. Видения грядущего зачастую туманны и могут толковаться различно. А может она просто боялась узнать, ведь с тех пор, как Белый отказался от магии, улыбка стала редкой гостьей на его лице. Четыре столетия его, некогда озорная мальчишечья улыбка не появлялась на бледном лице, не плясали в красных глазах смешливые искорки, не устраивал он озорных проделок, на которые прежде был большим мастером, не звучал его задорный и заразительный смех. Четыре долгих сотни лет в его глазах сквозила грусть, а улыбка, когда он улыбался, бывала печальной, вымученной какой-то.
И вот, сегодня он вновь стал иным. С блестящими от возбуждения глазами он, чуть не сбив ее с ног, влетел в Большой зал Чар, отмахнулся от вопросов всех присутствующих как от назойливой мухи, вытянул с полки какой-то фолиант, быстро пролистал, улыбнулся торжествующе, и, поставив книгу на место обвел всех присутствующих — Драконов и Вивернов, — долгим взглядом.
— Ты странно себя ведешь, Белый Лёр, — сказала Лия, выступив вперед. Из всего народа Крылатых считанные единицы посмели бы сказать ему это. Она — посмела.