Хладнокровное убийство
Шрифт:
Я сказала ему: «Ради бога, Элвин, не начинай этих разговоров. Конечно, это они». А он мне: «Но какие у нас доказательства? Мы не можем доказать, что они вообще входили в дом Клаттеров!» Но мне казалось, что как раз это-то он доказать может: следы — разве эти скоты не оставили следов своих сапог? Элвин сказал: «Да, это хорошее доказательство — но только в том случае, если эти парни до сих пор ходят в той же обуви. А сами по себе эти следы не стоят и ломаного гроша». Я говорю: «Ладно, милый, выпей кофе, а я помогу тебе собрать вещи». Бывают случаи, когда его убеждать бесполезно. Он сам почти убедил меня в том, что Смит и Хикок невиновны, а если даже и виновны, то никогда не признаются, а без признания обвинить их нельзя: улики все косвенные. Однако больше всего его тревожило, как бы они не узнали, за что арестованы,
Пол — я его послала в бельевую за носками для Элвина — так вот, Пол прибежал и смотрит, как я собираю вещи. Он спросил, куда уезжает папа. Элвин поднял его на руки и сказал: «Ты умеешь хранить тайны, Пол?» Это он просто так спросил. Наши мальчики знают, что нельзя никому рассказывать о папиной работе, — они же слышат дома всякие обрывки разговоров. А потом Элвин сказал: «Пол, помнишь тех двоих, которых мы искали? Ну вот, теперь мы знаем, где они, и папа едет, чтобы привезти их сюда, в Гарден-Сити». Пол стал его умолять: «Не надо, папа, не надо их сюда привозить!» Он испугался — да и любой девятилетний ребенок испугался бы на его месте. Элвин его поцеловал и сказал: «Ничего страшного, Пол, они никого больше не тронут. Мы им не дадим».
В тот же день в пять часов, приблизительно через двадцать минут после того, как угнанный «шевроле» въехал из невадской пустыни в Лас-Вегас, долгое путешествие Перри и Дика закончилось. Правда, не раньше, чем Перри зашел на почту и получил посылку, которую сам себе отправил «до востребования», — большую картонную коробку, отправленную из Мексики и застрахованную на сто долларов, — причем эта сумма значительно превышала реальную стоимость ее содержимого: солнечных очков, джинсов, грязных рубашек, нижнего белья и двух пар сапог со стальными подковками. Дик, поджидавший Перри снаружи, пребывал в самом лучшем расположении духа; он решил, что пора ему покончить со всеми мытарствами и начать все сначала. На горизонте появилась новая радуга: превратиться в офицера военно-воздушных сил. Эту идею он лелеял давно. И опробовать ее было лучше всего в Лас-Вегасе. Он уже выбрал себе звание и даже имя — его он позаимствовал у своего старого знакомого, тогдашнего начальника Канзасской исправительной колонии: Трейси Хэнд. Под видом капитана Трейси Хэнда, одетого в соответствующий мундир, Дик собирался пройтись по всем круглосуточно открытым казино, как захудалым, так и первоклассным. «Пустыня», «Звездная пыль» — он намеревался «пощипать» все, применяя на практике принцип «с миру по нитке». Без устали выписывая фальшивые чеки, он был намерен за двадцать четыре часа огрести три, а то и четыре тысячи долларов. Но это была только половина его замысла; вторая звучала так: гуд бай, Перри. Дик устал от него — от его гармошки, от его болей и хворей, от его суеверия, от его слезливых бабьих глазок, от его занудного вкрадчивого голоса. Подозрительный, самодовольный, язвительный, он казался Дику женой, с которой пора расставаться. И сделать это можно было лишь одним способом: ничего не говорить, а просто уехать.
Поглощенный своими планами, Дик не заметил, как мимо медленно проехал полицейский автомобиль. И Перри, выйдя из дверей почты с мексиканской коробкой на плече, не обратил внимания ни на машину, ни на полицейских, сидящих в ней.
Офицеры Оки Пигфорд и Фрэнсис Макаули надежно хранили в памяти страницы оперативных сводок, в том числе и описание черно-белого «шевроле» выпуска 1956 года с канзасским номером JO 16212. Ни Перри, ни Дик не знали о том, что когда они отъехали от здания почты, патрульная машина последовала за ними. Дик сидел за рулем, Перри указывал дорогу. Проехав пять кварталов на север, они повернули налево, потом направо и еще через четверть мили остановились перед засохшей пальмой и потускневшей вывеской, на которой сохранились лишь буквы «ОМНАТ».
— Здесь, что ли? — спросил Дик.
Перри кивнул, и тут же рядом остановился полицейский автомобиль.
Следственный отдел Лас-Вегасской городской тюрьмы состоит из двух комнат для допросов — освещенных люминесцентными лампами кабинетов размерами десять на двенадцать футов, с потолком и стенами из «целотекса». В каждой комнате, кроме вентилятора, металлического стола и складных металлических стульев, были еще замаскированные микрофоны, скрытые диктофоны и вставленные в двери тонированные стекла. В субботу, во второй день 1960 года, обе комнаты были зарезервированы на два часа дня — это время четверо детективов из Канзаса выбрали для первого разговора с Хикоком и Смитом.
За несколько минут до начала Гарольд Най, Рой Черч, Элвин Дьюи и Кларенс Дунц собрались в коридоре. У Ная была повышенная температура.
— Был немного простужен, но, как и все, рвался в бой, — говорил он впоследствии журналистам. — К тому времени я был в Лас-Вегасе уже два дня: я вылетел из Топики первым же рейсом, как только получил известие об аресте. Остальные: Эл, Рой и Кларенс — приехали на машинах. Отвратительная поездка и отвратительная погода; Новый год они встретили в занесенном снегом мотеле в Альбукерке. Когда ребята добрались наконец до Лас-Вегаса, им были просто необходимы добрая порция виски и добрые вести. У меня наготове было и то и другое. Наши молодые люди подписали отказ от права выдачи их другому штату. Более того: у нас были сапоги, обе пары, и рисунок подошв полностью совпадал со снимком в натуральную величину следов, обнаруженных в доме Клаттеров. Сапоги оказались в коробке, которую эти парни забрали на почте непосредственно перед тем, как занавес опустился. Я так и сказал Элу: «Похоже, мы расколем их на пять минут раньше, чем думали!»
Конечно, наше положение все равно оставалось довольно шатким: нечего было предъявить суду. Но я помню, что пока мы ждали в коридоре, я, конечно, чертовски нервничал, но не сомневался. Как и все остальные: мы чувствовали, что правда вот-вот откроется. Моя задача, вернее наша с Черчем, состояла в том, чтобы нажать на Хикока. Смит оставался на растерзание Элу и Старику Дунцу. До сих пор я не встречался с подозреваемыми — только осмотрел их вещи и оформил отказ от права выдачи. Я ни разу не видел Хикока до того, как его ввели в комнату для допросов. Я представлял его себе более крупным. Загорелым. Мускулистым. Но никак не тощим мальчишкой. Ему было двадцать восемь, но выглядел он как ребенок. Худющий — кожа да кости. На нем были голубая рубашка, солнечные очки, белые носки и черные туфли. Мы обменялись рукопожатием; его ладонь была суше моей. Чистый вежливый голос, хорошая дикция, весьма располагающий к себе парень с обезоруживающей улыбкой — а поначалу он улыбался много.
Я сказал: «Мистер Хикок, меня зовут Гарольд Най, а это мой товарищ, мистер Рой Черч. Мы специальные агенты Канзасского бюро расследований и приехали сюда, чтобы обсудить нарушение вами условий освобождения. Разумеется, вы имеете право не отвечать на вопросы, и я обязан предупредить, что все сказанное вами может быть использовано против вас. Вы имеете право на адвоката. Мы не собираемся применять силу, угрожать вам и не даем никаких обещаний».
Он был спокоен, как мы и хотели.
— Я знаю правила, — сказал Дик. — Меня уже раньше допрашивали.
— Итак, мистер Хикок…
— Дик.
— Итак, Дик, мы хотим поговорить с тобой о том, чем ты занимался после условного освобождения. По нашим сведениям, ты провернул по крайней мере два крупных мошенничества с чеками в окрестностях Канзас-Сити.
— Угу. Пришлось поработать.
— Не мог бы ты составить нам список?
Заключенный, явно гордясь своим природным даром — блестящей памятью, — перечислил названия и адреса двадцати магазинов, кафе и гаражей Канзас-Сити, а также все «приобретения», сделанные в каждом из них, и сумму, на которую был выписан чек.
— Мне интересно, Дик, почему эти люди брали у тебя чеки? В чем секрет?
— Секрет один: люди тупы.
Рой Черч сказал:
— Отлично, Дик. Очень смешно. Но давай на короткое время забудем о чеках.
Хотя голос у Черча жесткий, как свиная щетина, а руки такие мощные, что он может пробить кулаком каменную стену (на самом деле это его излюбленный трюк), люди почему-то принимают его за любезного маленького человечка, лысого и розовощекого «доброго дядюшку».
— Дик, — попросил он, — не расскажешь ли ты нам о своей семье?