ХМАРА
Шрифт:
-Токась от дозорных, что по вашему приказу на подступах к городу вчерась поставлены, нарочный прискакал. Докладал значица: идет на нас тьма-тьмущая.
– Фрол вытер выступивший на лбу пот полой своего армячишки, - люди Лешалые да окурки заозёрные.
-Окурки, а это кто ещё такие?
-Так ить что орки, тока помельче будут.
– Тьфу, я так прям всё и понял, можно подумать про орков я знаю больше, ничего, в борозде разберемся.
-Сколько?
– уже идя к двери, уточнил я, пинком отшвыривая стоявшие на пути сапоги отца Клементия. Мефодий, отряженный в дозор старшим, хоть мне
-Лешалых сотни две, - ну это мы разберемся, какие они вояки, я видел, - да окурков сотен пять. (Всего семьсот, а это уже серьёзно).
-Вооружение?
– на всякий случай уточнил я, не думая, что услышу что-то новое.
-Луки со стрелами, мечи да дубинки, да доспех заморский, кованный, почитай на каждом окурке понадетый.
-Доспехи?
– вот тебе бабушка и прощённый день. И чем мы их побивать станем? У нас мечей двух десятков не наскребается. Плохо, все плохо.
-Да ваше благородие, Тихон грит, так и блистает, так и блистает.
-Ладно, Фрол, бог с ними, беги на площадь, бей в набат, собирай народ. Пусть кто чем может вооружается. Я сейчас подоспею, до ворот сбегаю, что как гляну.
-Куда это ты без меня и слова божьего бежать надумал?
– из распахнувшихся дверей спальни показалась заспанная физия отца Клементия.
-Война, - коротко ответил я, собираясь выбежать вслед за загромыхавшим по лестнице стражником.
-Вот и я говорю, куда ить собрался без молитвы, без напутствия, без причастия божьего, без помощи дружеской. Мы ведь тоже ,чай, не всегда господа славили, - произнес, закатывая рукава, достопочтенный Клементий.
– Было дело и кистенем помахать пришлось.
-(Ага, вот откуда у него такие многообещающие навыки да снисходительное отношение к чужим слабостям и порокам. Как он тогда за ведьм-то вступился, а?!).
- Если что и мечом подмогнуть можем.
-О чем ты говоришь, брат мой?
– из-за другой двери показалась рожа отца Иннокентия.
– Разве к лицу человеку духовного звания за оружие браться? Только молитвами да смирением, смирением да молитвами.
-Истину глаголешь, брат мой, - отец Клементий трижды перекрестился, - молись за нас и упокоятся враги наши на веки вечные. Аминь.
-Что ты, отец Клементий, мелешь? Разве же я могу вас бросить? Я иду с вами, - при этих словах Иннокентий натянул на макушку свою "панамку" и решительно шагнул к двери.
Я представляю, как выглядела наша троица со стороны. Посредине я в коричневом кожаном костюме аля джинсовка, на голове бандана из медицинской косынки, с боков длинные мечи в ножнах. Справа и слева, словно черные вороны, в развевающихся под порывами северного ветра рясах два батюшки. Один- худой и длинный как каланча, в черной шапочке и с искрящем на солнце серебреным крестом на груди. Второй - коренастый пузатик с пудовыми кулачищами, в правом из которых зажат наподобие дубины такой же серебреный крест, в левой здоровенный посох. Чёрная богословская шапочка небрежно засунута в карман, а непокрытая голова сияет лысиной. Идем, печатая шаг, ать-два, ать-два, ни дать, ни взять знаменосцы на параде. А на площади уже толпа,
Поднявшись по полуразрушенным ступеням, мы выбрались на гребень стены и взглянули вдаль. На горизонте уже показалась большая толпа наступающих. Пыль, поднятая ногами, застилала ряды вражьего воинства, двигавшегося на город, но и того, что я видел, было достаточно, чтобы понять всю тщетность надежд выдержать натиск нападавших.
-Идем назад, быстро, - отрывисто бросил я и, ничего не объясняя, кинулся вниз по ступенькам.
Толпа шумела, я взобрался на последний еще не до конца разобранный эшафот и, призывая к тишине, поднял руку.
-Граждане! Враг у порога! Всех способных держать оружие прошу выйти... (чуть было не ляпнул "из строя") ... и занять место позади меня. Толпа нестройно загудела, несколько десятков мужиков отделились от "обчества" и неторопливыми шагами направились в указанное место, некоторые незлобно отбивались от пытавшихся их удержать жен.
-И это всё?
– вопросил я, надеявшийся увидеть хотя бы сотни две добровольцев. Толпа притихла.
-Ой, люди, что деется, что деется?
– раздался пронзительный женский голос.
– Это что же, мой теперь на смертный бой помирать пойдет, а Юлевнин дома будет отсиживаться? Да я лучше сама рядом с мужем встану, чем такой позор-то видеть.
-Правду говорит женщина, - неожиданно встретив поддержку, я воодушевился, - так дело не пойдет. Раз нет добровольцев, то своим именем объявляю тотальную мобилизацию.
-Чаво, чаво?
– переспросил у молодого, едва вошедшего в лета, парня, старый, сгорбленный дед, стоявший прямо напротив меня.
-А что тут понимать, господарь градоначальник гуторит, коль кто на бой не пойдет, татью того объявит и мудреной смерти предаст, - вот это, я понимаю ,перевод. Народ сразу воодушевился и, расталкивая друг друга, наперегонки кинулся становиться добровольцем.
Вскоре две сотни разномастно одетых и вооруженных мужчин, гремя дубинками, вилами, самодельными пиками, нестройной толпой двинулись к воротам, из которых на взмыленных конях галопом выскочили четверо всадников и, не останавливаясь, проскакали в мою сторону.
-Ваше господарство!
– Мефодий соскочил с коня, припал на колено и тяжело дыша, будто это он, а не лошадь, мчал две мили, начал рассказывать.
– Девятьсот окурков и почти три сотни Лешалых в вооружении полном на город движут...
– он притих, ожидая моих вопросов, но я промолчал, давая ему закончить уже вертевшуюся у него на языке мысль самому.
– Не сдюжить нам.
-Молчи, - тихо приказал я.
– Скажи лучше, почему сведения были столь неточны?
– Я специально навалился на него, чтобы отвлечь от безрадостных мыслей.
-Дак ведь, гонца отправил, а потом еще подвалили.
-Ладно, хорошо (хотя, что тут хорошего?), считай, на сегодня ты прощен. Бери своих людей и айда на стены. Каждому из стражей по пять человек граждан штатских придашь, а тем, кто посмышлёнее да пошустрее можешь и десяток. Да скажи Феофану, пускай сюда с "гвардейцами" прибудет, а ты его место у ворот займешь и народ как надо для обороны расставишь.