Хмель-злодей
Шрифт:
— Нам известна цель, с которой прибыли сюда уважаемые гости, высокочтимый мурза поручил мне, как главному смотрителю гарема, вести с вами переговоры.
Человек ещё раз поклонился, и Михаил сразу уловил в его манерах и речи заметные черты евнуха.
— Высокочтимый мурза готов продать вам девушку, которая вас интересует. Её подготовили, и, если на то воля ваша, я прикажу привести её сюда для осмотра.
Михаил сделал протестующее движение, но Грицько согласно кивнул головой.
Главный смотритель гарема повернулся
— Мы покупаем товар и не должны показывать своих чувств, иначе они заподозрят неладное, — шепнул Грицько Михаилу, пока евнух беседовал со стражниками, — да и цену назначат неимоверную.
Смотритель гарема ушёл вместе со стражниками, и Михаил поёжился, с нетерпением и тревогой ожидая момент, когда он увидит Яну. Какою она стала за эти годы, узнает ли его, догадается ли, что нельзя выдать, что они знакомы.
Вот показался смотритель, за ним шла девушка в длинном сарафане, на голову её был накинут платок так, что нельзя было рассмотреть лица.
Михаил сделал движение, чтобы подняться навстречу, но Грицько удержал его:
— Ты лучше не смотри на неё, отвернись или прикрой лицо шляпой.
Михаил надвинул шляпу на глаза и теперь сидел, деланно — равнодушно глядя из-под неё, стараясь унять нервную дрожь.
Грицько встал, подошёл к девушке, откинул платок и посмотрел ей в лицо. Бледная кожа, равнодушный взгляд золотистый локон выбился из-под платка, и она грациозным движением убрала его. «Красивая девушка, не зря Михаил ехал за ней тысячу вёрст», подумал он.
— Как зовут тебя? — спросил Грицько, но она ничего не ответила, и смотрела куда-то мимо него.
— Она, что глухая? — обратился Грицько к смотрителю гарема.
— Понимаете, господин, она не глухая, но не совсем понимает то, что ей говорят. Доктор сказал, что болезнь эта от нервов произошла, и со временем её можно вылечить. Не буду скрывать, что мой господин, досточтимый мирза Тугай-бей, никогда не стал бы отпускать из гарема такую красивую девушку, когда бы она его не устраивала в силу именно этого качества.
— Беру, сколько просишь за неё?
— Пять тысяч злотых, господин.
— Так дорого за девушку, которая не разговаривает и не понимает, кто перед ней.
— За такую красивую девушку достопочтимый мурза заплатил эту же цену.
— Три тысячи.
— Да что вы, господин, нигде вы не купите девушку за три тысячи.
— Нам посоветовали купить здесь. Сказали, что девушка с изъяном, и цена может быть ниже. Если не уступаешь, тогда мы пойдём и поищем в другом месте.
Грицько повернулся и сделал шаг, собираясь уходить.
— Подожди господин, три с половиной тысячи и не меньше, а то я лишусь головы.
— Идёт, мы приедем к вечеру с деньгами, а вы подготовьте документы.
Грицко тронул неподвижно сидящего и, казалось, совсем не дышавшего Михаила за плечо, тот поднялся, поклонился, и путники покинули большое поместье.
— Яна, Яна, ты, что не узнаёшь меня? Ведь это же я, Михаил!
Девушка смотрела на взволнованного чернявого красавца, но лицо её оставалось неподвижным.
— Да, мой господин, я согласна, мой господин, — прошелестел слабый, бесцветный голос.
Михаил отчаянно тряс её за плечи:
— Яна, Яна, что они с тобой сделали? Яночка, любимая моя…
— Боже мой, Боже, что же делать, они превратили её в растение, — Михаил обхватил голову руками и со стоном раскачивался из стороны в сторону.
— Хватит стонать, возьми себя в руки, ты же воин. Сейчас нам надо думать, как отсюда исчезнуть. Потом мы найдём самых лучших целителей, но сегодня надо сосредоточиться на одном, — Грицько развернул клочок бумаги, на котором была нарисована карта Крыма — смотри сюда. План такой: мы покупаем быстроходную лодку, типа нашей казацкой чайки, на которой я хаживал на крымцев и турок, похищаем девушку с купеческой галеры и немедленно плывём к устью Днепра. Там поднимаемся до Сечи. Двигаемся только ночью, днём прячемся где-нибудь в расщелине. Вопросы есть?
— А каким образом ты отобьёшь девушку от охраны и как думаешь плыть без людей и гребцов?
— Турок ночует на берегу и матросы тоже. На галере остаются только рабы — гребцы да охрана. Человек двадцать гребцов, из тех, что нашенские, посильнее и храбрее, пойдут на нашу лодку. Они будут грести и парус поставят. Пойдём под самым берегом, галера там не пройдёт, и под скалами нас не заметят. Лишь бы ветер поймать попутный.
В неверном лунном свете две пары глаз настороженно наблюдали за тёмным силуэтом купеческой галеры, безмолвным призраком качающейся на волнах.
— Человек шесть будет, — тихо шепнул Грицько, — двое по каждому борту и двое в каюте. Они в основном за рабами следят: когда те уснут, тогда и стражу сон сморит.
Ждать пришлось долго, ночь уже давно перевалила за свою половину, когда лодка подплыла к высокой корме галеры, и две фигуры неслышно взобрались на борт. Стражники, похрапывающие у стенки каюты, перешли в мир иной, проткнутые острыми саблями.
Из двери каюты вышел человек и окликнул кого-то, но тотчас захрипел от накинутой на шею верёвки.
Казаки заглянули в каюту, там было еще трое: один сидел за столом спиной к двери, а двое лежали на деревянных койках вдоль стен. Грицко кивнул Михаилу, и они ворвались внутрь каюты. Через несколько минут всё было кончено.
Невольников, стремящихся вырваться из неволи, нашлось даже больше, чем предполагал Грицко. Он отбирал наиболее сильных и молодых, а Михаил уговаривал девушку спуститься в лодку. Девушка сначала упиралась, боясь разбойников, от которых ей было бы хуже, чем в неволе, но после вмешательства Грицька, который нашёл для неё нужные слова и тон, сама спустилась в лодку.