Хмель-злодей
Шрифт:
— Васька, всех хуторских сюда, и которые в поле — тоже! Мигом. Да пусть лошадей захватят.
— Давай расставим людей! — бросил Сашка подоспевшему Михаилу, — с ружьями равномерно по всем сторонам, коней в угол, там будем готовить людей к вылазке. Казаков немного, примем бой. Женщин и детей — в замок.
— Ну, что там? — спросил он паренька на вышке, — сколько до них?
— Да, с полверсты примерно. Они уже не скачут, перешли на шаг.
— Ну, тогда мы можем посмотреть на них.
Сашка снова полез на вышку. Пыль осела, и теперь ясно были видны всадники, направляющиеся к замку. Над ними возвышался польский флаг. Сашка торопливо протёр линзы подзорной трубы, и слезящимися глазами вновь всмотрелся. Ошибки не было: красное полотно с белым орлом реяло над скачущими. К замку приближались поляки.
— Без моей команды не стрелять! — крикнул Александр притаившимся стрелкам, и добавил: — Но быть в готовности.
Он прекрасно помнил то, что произошло в Немирове три года назад, когда они с Михаилом только поступили в казаки. И ему не хотелось оказаться на месте того мудрого и просвещённого гаона, доверчивость и простодушие которого и абсолютное незнание приёмов казацкой подлости и обмана, привели к мучительной смерти тысяч мирных людей. Казаки и воевали под польским знаменем, они же были гражданами Речи Посполитой, а знамя им подарил сам польский король. Жизнью поплатился гаон за своё легковерие — погиб от руки злобного сапожника, как рассказывал позже Давид.
«Ох, Давид, — у Сашки ёкнуло сердце, — давно уже не было от него вестей, и почему это он сейчас о нём вспомнил?»
Всадники остановились невдалеке. Видимо, они совещались, глядя на зловеще притихший замок. Конечно, не могли не понимать, что из замка они видны, как на ладони, и защитники там, внутри, выжидают…
От группы всадников отделился один и поскакал к замку. Потоптавшись у закрытых ворот, он закричал неожиданно:
— Михаил, отворяй, это я!
Стоящий около вышки и ожидавший вестей оттуда, сверху, Михаил, оттолкнул загораживающего дорогу Ваську и в несколько прыжков оказался у ворот. Тяжёлый засов не поддавался, и помощь всё-таки понадобилась. Вдвоём с Васькой они раскрыли ворота, и всадник въехал во двор. Михаил почти стащил его с коня, и двое мужчин, обнявшись, топтались во дворе под взглядами удивлённых стрелков. То рассматривали друг друга, чуть отпуская от себя, то снова сплетались в объятьях.
Давид мало изменился внешне: совершенно седая голова (Михаил вспомнил его рассказ о том, как поседел за одну ночь после зверского убийства казаками семьи на его глазах), большие карие миндалевидные глаза, правильный овал лица с прямым греческим носом, тонкая, гибкая фигура. Совсем ещё юноша.
Но вот эта жёсткая складка у рта, волевой подбородок, какая-то настороженная мудрость во взгляде, собранность, говорящая о сдерживаемой, мощной энергии, готовности немедленно действовать. Всё свидетельствовало о том, что этому человеку пришлось многое повидать и пережить.
Вечером гудел замок от обилия народа. Яркие сарафаны женщин мелькали среди длинных столов, за которыми уместились воины Давида, дворовые и хуторские. Закуски соперничали между собою во вкусе, цвете и запахе, бражные меды в бочках и горилка в запотевших пузатых четвертях не заканчивались. Пришлось зарезать барашков и бычков из немногочисленного пока стада. Вскоре сидящие за столом перемешались, люди Давидовы вдруг затянули протяжную, грустно-щемящую песню, в которой, казалось, отразилась вся боль и тысячелетние страдания еврейского народа.
А крестьяне принесли бандуру, и понеслась плясовая.
К полуночи веселье стало утихать, все разошлись: кто в свои дома, кто в отведённые для ночлега гостей комнаты.
Вечера были ещё прохладные, и Леся с Яной принесли мужчинам, выбравшим для своего разговора беседку в саду, кожухи. Давид с любопытством поглядывал на Яну, да и та обратила внимание на необычного для этого места молодого человека с седыми волосами. В последнее время она всё более проявляла интерес к окружающему, что очень радовало Михаила.
Ночь накрыла своим мягким крылом согретую весенним теплом землю, стих ветерок, лишь иногда порывами доносил откуда-то запах свежеиспеченного хлеба. Звёзды высыпали на небо, и любопытная луна пыталась заглянуть вовнутрь беседки сквозь распустившиеся бледно-зелёные листочки. Солдаты Давида, привыкшие к дисциплине и почти не пьющие вина, давно спали, а хуторские всё никак не могли угомониться: то аккорд бандуры донесётся, то визг и смех девушки, уединившейся с парнем…
А мужской разговор был не из лёгких:
— Вот за этим и приехал сюда, — Давид пристукнул ладонью по столу, будто ставя печать на всё, сказанное им.
— Только за этим? — Сашка пытался, как всегда сгладить напряжение юмором.
— Нет, конечно, не только, — Давид сделал вид, что шутки не понял, — соскучился я без вас.
Эти слова, в которых прозвучали мягкие и нежные нотки, так не свойственные суровому воину, смутили его самого. Но главное уже было произнесено ранее.
Помолчали, и в наступившей тишине, казалось, разлились какое-то напряжение и тревога.
Давид поспешил внести ясность в эту тревожную неизвестность:
— Понимаете, я приехал за вами лишь потому, что нет у меня никого ближе и надёжнее вас, — и добавил скороговоркой, словно боясь, что его не дослушают: — Эта битва будет решающей, вы уже узнали, кто такие казаки. Если бы они бились за свободу, за собственное государство, то давно бы его имели. И вождей избрали бы себе таких, какие были бы едины с народом, а не думали лишь о своей выгоде.
Сашка и Михаил, молча, слушали Давида.
— Я родился в этой стране, как и отец мой, и нет у меня другой родины. За что же казаки вместе с холопами уничтожали мой народ? Мы не поднимали против них оружия. Да, мы брали в аренду землю и торговлю, но это наша работа, за которую нам платили, и мы исполняли её хорошо. Казаки превратили в пустыню богатую, цветущую землю, убили и ограбили сотни тысяч людей, только лишь ради личного интереса Хмельницкого и старшины. И чего они достигли за три года войны? Этот край теперь оказался намного дальше от независимости, чем был до смуты казацкой. И уже никакого государства создать они не смогут, им просто не дадут. Но убить ещё сотни тысяч людей они способны. Если мы не усмирим казаков, они придут и сюда за вами, вашими жёнами и детьми, как приходили уже…