Шрифт:
Михаил Гранд
Хмурость друга...
Строфа (1)
Начало июня радовало приятной теплотой и отсутствием неуместных дождей, успевших надоесть за целую весну. Солнце поднялось высоко, уже стоял полдень. Молодой парень по имени Ринат шел по одной из центральных улиц города. По левую руку от него возвышался оперный театр. Людей на проспекте Свободы было мало, и это почему-то его удивляло, ведь зачастую в такое время здесь негде даже окурку упасть.
Ринату
Он был одет в черные туфли, джинсы и сорочку под тон обуви. За сжатые пальцы левой руки был зацеплен деревянный гак зонтика – хоть и погода стояла хорошей, по телевизору синоптики обещали, что во второй половине дня надо ждать проливной дождь и грозу.
Вдалеке часы на городской ратуше пробили час дня, и юноша ускорил шаг. Он направлялся в кафе “Библиотека” на важную встречу и немного опаздывал. Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Ринат не хотел за кем-то гнаться, но также парень не хотел, чтобы кто-то его выжидал. Он всегда и во всем старался быть пунктуальным. А еще это хорошее качество требовала его профессия. Глядя прямо перед собой, он зашагал быстрее, сопровождая каждый третий шаг ударом зонтика о тротуар.
Мужчина, сидящий у дверей бакалейного магазина, заставил Рината немного приубавить в темпе и пожертвовать репутацией человека, который не опаздывает на встречи. Первый раз в жизни он видел, чтобы кто-то был таким грязным. Шея темно-серая, руки шелушатся, под ногтями траур. Умыта у бродяги была только середина лица, величиной в ладонь. Раньше парень его не замечал. Возможно, его здесь и не было…
Когда-то этот мужчина без работы и определенного места жительства был красивым, но потом женился на одной скрытой пьянице и по глупости потерял все свои деньги. Он потерял также почти все зубы, волосы и указательный палец правой руки.
Хватка четырехпалой конечности была уже не той, что прежде, поэтому бродяга выронил пустой пластиковый стаканчик белого цвета, предназначенный для сбора добровольных пожертвований проходящих мимо людей. Порыв ветра унес его еще дальше – на проезжую часть под колеса автомобилей. Но мужчина не стал огорчаться. Он вытащил из своей тряпичной сумки еще один такой же стаканчик.
Руки его тряслись, и он часто ронял разные предметы. Но он был заядлым пьяницей, и бутылку из рук у него и пятеро бы не вырвало. Ринату печально было смотреть на все это… но, кому много дано – с того много спросится! Так что, возможно, положение этого бродяги в обществе было еще не самым худшим.
* * *
Когда Ринат вошел в кафе “Библиотека”, его девушка Снилина была уже на месте. Это был единственный случай, что она пришла первой. Зачастую Снилина жутко опаздывала, ссылаясь на какие-то бессмысленные отговорки. Такое случалось даже тогда, когда парень сам приходил на 15-20 минут позже назначенного времени.
Хотя заведение было переполнено студентами, что-то смотревшими по телевизору, он сразу заметил Снилину. Но еще прежде он узнал, что его девушка уже здесь по ее машине – безвкусный Renault желтого цвета, подарок ее отца на ее 18-тилетие, который он взял в кредит. Сейчас ей было 19, она перешла на третий курс университета, но хорошо ездить так и не научилась. Об этом говорили покореженные передний и задний бампера, а также глубокая вмятина на правом крыле.
Девушка сидела за их любимым столиком в углу помещения, лицом к нему. Из-за практики в юридической фирме, проходившей в другом городе, он не видел Снилину целых три недели. И после сегодняшнего вечера не увидит ее до самого Нового Года. Но за это время они могут съесть по порции какого-то экзотического блюда и выпить по паре стаканчиков коктейлей, а также поразвлечься на прохладных свежестираных простынях ее кровати.
Мать и отец Снилины уехали в какой-то оздоровительный лагерь, так что дом остался в ее полном распоряжении. У Рината пересохло во рту от мысли, что его ждет после этого обеда, и какой-то своей частью он жалел, что они тратят время на еду и питье. Впрочем, другая его часть чувствовала нужным не торопиться, отнестись к трапезе спокойно и с расстановкой.
С первого взгляда было явно видно, что Снилина о чем-то беспокоится, и не требовалось большой проницательности, чтобы понять, почему? Завтра в одиннадцать сорок пять он улетал в большой город в чужой стране, чтобы уже послезавтра начать работать в солидной юридической конторе, занимающейся всякими делами крупных компаний. Половине мира было суждено разделить их на целых полгода. А ведь до этого они никогда еще не были так долго в разлуке.
Он всегда мог различить, что ее что-то беспокоит, знал соответствующие признаки. Снилина уходила в себя, разглаживала ладонями все, что попадалось ей под руку – салфетки, свою юбку, его галстук – словно выравнивая этим для них обоих путь к некой безопасной гавани. Она разучивалась смеяться и становилась почти комически серьезной и умудренной. В такие моменты она казалась ему очень забавной, вроде маленькой девочки, вырядившейся в материнское платье. Но он попросту не мог воспринимать ее серьезность серьезно.
Сейчас же ее беспокойство не имело никакого логического смысла; впрочем, Ринат уже знал, что беспокойство и логика редко ходят рука об руку. Но, в конце концов, он бы в жизни не взял эту работу, если бы Снилина сама не заставила его это сделать. Она не позволила ему упустить такую возможность, безжалостно отвергала все его доводы против, постоянно твердя, что нет ничего страшного в том, чтобы записаться на полгода: “Не понравится – вернешься домой. Но тебе точно понравится!”
Это было именно то, что им всегда хотелось делать, работа их общей мечты, и оба они это знали. А если ему понравится – а ему обязательно понравится – и он захочет остаться в чужой стране, она может к нему приехать. Университет, в котором учился он, и теперь училась она, имел связи с этой юридической конторой, так что вопрос, возьмут ли ее работать, даже не возникал. Тогда они станут жить вместе. По-домашнему, в кружевных панталончиках, она будет подавать ему чай с пончиками, а потом им можно будет трахнуться.
Ринат согласился на ее уговоры. Ему всегда казалось, что слово “панталончики” в тысячу раз сексуальнее, чем “трусы”. Так что он согласился взять работу, и его послали в другой город на трехнедельное обучение и профессиональную ориентацию. И вот теперь он вернулся, а она разглаживала бумажную салфетку, и это его нисколько не удивляло.
Он протолкался к Снилине через переполненный зал, перегнулся через стол, поцеловал ее и лишь потом присел напротив. Она не подняла губы навстречу ему, и он ограничился тем, что клюнул ее в висок, оставив на своих губах следы от тонального крема коричневатого оттенка.